Слуга великого князя

Прошка чуть подтолкнул Никиту вперед и высвободил его из своих тисков. Никита потер ноющие плечи (вот басурманин, чуть руки не вывихнул!), и только он примостился половчей на загривке, ухватившись за конскую шею, как Прошка поддал ногами в бока и лошадь рванула с места. Боярин Федор и другой дворовый тоже пришпорили своих коней, и все трое поскакали по притоптанному, скрипящему снегу вдоль стены, мимо братских келлий, мимо Знаменской церкви, прямо к видневшимся чуть поодаль Троицким воротам.

Добравшись до Троицких ворот, все трое остановили коней. У ворот никого не было. Боярин Федор, подтягивая поводья, чтобы его конь стоял на месте, отрывисто приказал второму дворовому:

– Поди, отвори ворота.

Дворовый спрыгнул с коня и кинулся исполнять приказ. Повозившись со здоровым, обледеневшим засовом, он вскоре с тяжелым лязгом отпер его и, ухватившись за кольцо, стал всем телом отваливаться назад. Огромная створа подалась, и дворовый продолжал тянуть, то и дело отступая мелкими шажками, покуда не распахнул ее настежь. Отдышавшись, он ринулся к другой створе и также оттащил ее внутрь.

В широком проеме Никита увидел белое, безбрежное полотно заснеженного поля и узкую дорогу, уходившую вдаль к укрытым шапкой инея лесистым холмам. Придерживая прошкиного коня за холку чтобы не соскользнуть со своего неудобного седалища, Никита оглянулся на боярина. Того, казалось, совершенно не интересовали открытые ворота. Боярин Федор придерживал поводья коня, то и дело переступавшего от нетерпения, и смотрел, насупившись, в сторону игуменского двора, словно ждал чего-то. Дворовый, что отпер ворота, оставался спешенным. Прошкин конь тоже не двигался с места. Все чего-то ждали.

В следующее мгновение Никита услышал шуршанье полозьев и конский храп. Он тут же оглянулся на звук и увидел, как со стороны игуменского двора показались сани, запряженные парой лошадей. Возница то и дело хлестал коней плетью, но те не спешили ускорять свой шаг, только злобно отфыркивались в ответ на каждый новый удар. Вскоре из-за саней вынырнул всадник и галопом поскакал вперед, в сторону боярина. Никита узнал в нем дворового, которого боярин Федор отправил, как он сам сказал, «за княжичами». Поравнявшись с боярином, дворовый придержал коня, виноватыми глазами поймал суровый взгляд окольничего. Боярин Федор грозно мотнул головой: «Вперед поедешь!» Дворовый тут же поддал ногами в бока своему коню, и тот рванул к воротам. Проехав сводчатый проем, дворовый развернулся в полоборота и остановился ждать.

В это время сани уже подкатили к ожидавшему их боярину и чуть притормозили. В санях Никита увидел двух мальчиков лет десяти-двенадцати, одетых в отороченые бобром кафтаны и высокие меховые шапки. На их бледных лицах застыли испуг и тревога. Они молча таращились на боярина, словно ожидали от него чуда. Черты их лиц были похожими – вытянутый овал, чуть впалые скулы, черные пряди волос, выбивавшиеся из под шапок – но одно сходство поразило Никиту: оба мальчика были похожи на великого князя! Так это и есть те самые княжичи, дети князя Василия, Иван и Федор. Значит, они были с отцом на богомолье, князь Иван их не тронул. Или просто забыл в суматохе?

Боярин Федор гневно крикнул вознице: «Пошел! Пошел!» Возница в то же мгновение хлестанул лошадей что было сил, кони рванули с места, так что княжичи отпрянули назад, и сани покатили к воротам. Дворовый, что ждал в проеме, пришпорил коня и выехал на дорогу. Сани за ним. Боярин Федор кивком приказал Прошке двигаться с места: «Я последний!» Прошка причмокнул губами «ноооо!», чуть привстал в стременах, и его конь тронулся с места, вслед за санями. Но не успел он проехать проем, как за их спиной раздался бешеный стук копыт. Прошка натянул поводья, лошадь заржала, чуть привстала на дыбы, останавливаясь, и Никита, словно уж, в один миг вывернулся назад, посмотреть, что там такое.

Из глубины монастыря к Троицким воротам галопом летел всадник. Боярин Федор, не успев стронуться с места, развернулся в его сторону. Очень скоро всадник был совсем рядом. Это был молодой мужчина лет двадцати пяти, в лисьей шубе, без шапки. Лицо его раскраснелось, волосы на голове свалялись от выступавшего со лба пота, он учащенно дышал, и пар от его сильных выдохов малюсенькими сосульками замерзал на короткой бороде и усах. «Подожди! Стой, боярин!» – прокричал он, подъезжая, но, видимо поняв, что боярин и так стоит и ждет, натянул поводья, придерживая коня, и подъехал вплотную к окольничему почти шагом. Поравнявшись с боярином, всадник остановился и бросил на него жгучий, вызывающий взгляд:

– Последний раз бью тебе челом, – глаза у всадника горели, голос был звонкий, надрывный. – Не губи душу мою. Не по правде ты меня гонишь. Знаешь сам, ничего не пожалею. А теперь и вовсе мы, Лыковы, в силе будем. Бери деньгами пятьсот рублей, и холопов сотню душ. Только добром отдай, не руби под собой сук.

Боярин Федор молча поедал глазами всадника, словно боролся с желанием наброситься на него. Всадник тоже замолчал и учащенно дышал.