Слуга злодея

— Довольна ли душа твоя? — спросил Лазаревич, тесно приблизившись к ней, дабы не слышала Домна.

Вертухин открыл свою кибитку шире и до него стали долетать все звуки этого разговора, поразившего его почти до сердечного припадка.

— Да чем же она может быть довольна? — отвечала Варвара Веселая. — Завтрева вы уйдете отсель далее. И Фетинья с вами. А я здесь останусь.

— Да ведь Фетинья тебе вовсе не соперница! — с сердцем возразил Лазаревич. — Она и нужна-то мне только из-за этого окаянного дела с Минеевым. Я же устрою так, что Белобородов возьмет тебя с собою, — он покосился на лежащего в беспамятстве разбойника.

— Да ты запорол его, любезный сударь! — сказала Варвара Веселая.

— Нет, — ответил Лазаревич. — Только отделал крепко. Он того достоин.

Сзади послышался шум водопада и пыхтение надсадившейся ломовой лошади — Домна вставала со своих скамеек.

Вертухин отпустил край таза, со звоном упавший на пол.

От Гробовской крепости до Билимбаевского завода два часа езды конному. Ближние соседи. Но что могло свести немытую мещанскую вдову и богача арендатора?

Вертухин пришел в такое лютое волнение, что почти не чуял самого себя.

Тем паче он пропустил момент, когда Домна всем своим естеством села на таз, под коим он обретался. Видать, крайняя нужда ей была охладиться на металле.

Купец Разгонов убил всех своими тазами. А Вертухину была, видно, судьба задохнуться под Домной. Он колотил в таз кулаками, бил спиной, встав на четвереньки, потом плечом, одним и другим, потом пятками. Домна сидела мертво — покойно и безответно.

Было слышно, как распахнулась дверь и Белобородова потащили наружу. В бане стало тихо, одна лишь купчиха сопела, намыливая свое гигантское тело, бескрайнее, как ненависть к ней Вертухина.

Вертухин хватал воздух ртом, как рыба, и ждал близкой погибели.

Глава четырнадцатая Совет в предбаннике

Предбанник у Разгонова был теплый, зимний да с широкими лавками да с бочонком квасу да с целой дюжиной халатов — Разгонов крепко надеялся, что щедротами спасет от злоумышленников хотя бы часть своего достатка. Но разбойники и людишки, кои им прислуживали, к халатам и лавкам отнеслись с небрежением и повалились на пол, как скот в конюшне.

— Сообразно Табели о рангах чин поручика есть то же, что губернский секретарь, — говорил Лазаревич, попав под лавку меж Кузьмой и Варварой Веселой. — Это есть двенадцатый класс, ниже коего располагаются только два: провинциальный секретарь да коллежский регистратор…

— Самый подлый чин, — сказал Кузьма. — Один такой в Казани взял у меня два рубля за бумагу, что я ханского роду Мурзы.

— Да разве ты татарин?!

— Я не татарин, но мог бы записать и за один рубль. Подлое сословие. Хуже только коллежский асессор.

— Да чем же коллежский асессор хуже? — изумился Лазаревич. — Вить он выше стоит!

— В Екатеринбурге сей Кузьма просил у асессора Мутовкина работу, дабы наживна была и дабы не работать, а только деньги брать, — отозвался из-под другой лавки Калентьев, не сумевший ничего разузнать про Вертухина, как еще месяц назад задавал ему Лазаревич, но все проведавший про Кузьму. — Мутовкин определил его собирать недоимки.

— И что? Замечательная работа — только деньги брать.

— Его в первом же дворе поколотили пустым помойным ведром.

— Злонравный и нерадивый чин, — сказал Кузьма. — Боле вы о нем при мне не говорите!

— Губернскому секретарю или поручику не под стать посланцем Санкт-Петербурга быть, — возвратился Лазаревич к началу разговора. — Чин не тот.

— Да какому худосмыслу вспало на ум, что Минеев сюда из Санкт-Петербурга послан?! — язвительно повернув голову в сторону Кузьмы, поддержал хозяина Калентьев. — Ежели он еще под крепостью Магнитной убит, как полковник Белобородов сказывал, — он привстал, дабы посмотреть на полковника Белобородова.

Белобородов лежал пластом, и прислуга Разгонова обкладывала его принесенным с улицы снегом, дабы он очухался от лечения Лазаревича. Полковник стал похож на тающий по весне сугроб, но признаков жизни не подавал.

— Мы теперь имеем три поручика Минеева, — сказал Лазаревич. — Один — белобородовский Минеев, который хулу возводил на страну турецкую. Его убили под крепостью Магнитной. Другой — Минеев самого Минеева. Этот был в отряде генерала Деколонга и его взяли в плен сообщники Белобородова, но он сумел бежать и добрался до Билимбаевского завода, — Лазаревич тоже приподнял голову, дабы проверить, все еще мертвым лежит его пациент или уже очухался. — Третий — Фетиньин Минеев. Он прибыл на наш завод с Яика и оказался женщиной.

Калентьев, лежавший на украденном им подносе, коего он именовал не иначе, как «дар сибирский», поднялся, положил поднос на лавку и сел на него. Дар сибирский отозвался на приветствие его задницы приятной шершавостью.

— Что же сии обстоятельства говорят? — спросил он, преданно глядя на Лазаревича.

Лазаревич, прохладившийся на полу, также поднялся.

— Из сей диспозиции следует, что сочинитель каждого из трех вымыслов есть служитель той стороны, коей это выгодно.