Слуга злодея

На одной стене висела картина с наядами, у коих были такие задницы, что не поместились на картине и провалились куда-то под раму.

Котов сел к пятну важному и пузатому, Вертухин довольствовался местом для чинов малых.

Подлетел трактирный слуга с полотенцем, похожим на тряпку для мытья пола.

— Подай, братец, окорок, севрюги два куска, пирог с малиною, — сказал Котов. — И квасу. И не худо бы щей сверх того.

Половой медлил, о чем-то болезненно думая. От усиленной работы ума нос у него, и без того изогнутый, будто недобравший навоза огурец, повело в сторону.

Из дверей внимательно следил за сценой содержатель трактира.

Котов полез за пазуху.

— Сдается мне, братец, твою немытую голову подлые сомнения колеблют, — сказал он, вытаскивая из одежд бриллиант и показывая его половому. — На этот камушек я могу купить весь ваш трактир. А вот свидетельство его доброты.

Он протянул синюю бумагу с замысловатой зеленой печатью почему-то не половому или содержателю трактира, а Вертухину.

Вертухин вздрогнул, наметанным глазом заметив, что печать для зелени натерта листом герани, а бриллиант крупнее давешнего и, кажется, не бриллиант вовсе.

Половой кинулся на кухню.

— Следственно, мы можем без платы откушать? — на всякий случай спросил Вертухин, дабы по крайней мере быть готовым к превратностям судьбы вроде доставления в участок.

— Кости от севрюги, друг мой, не обсасывай, — вместо ответа сказал Котов. — Пусть они хотя бы рыбой пахнут. Отдадим их Полузайцу. Он также страждет пищи.

Отужинали так славно, что пришлось созывать всю обслугу трактира, дабы вызволить Котова, застрявшего меж столом и лавкой. Для окорока в животах не хватило места, Вертухин завернул его в бумагу и сунул подмышку.

Содержатель трактира, у коего глаза крутились во все стороны, так что казалось, он подозревает весь мир в кражах, открыл было рот насчет платы, но Котов оказался проворнее.

— Я же отозвался, что утром! — предупредил он недоброе любопытство. — Как откроют ювелирную лавку, обменяю сие украшение на ассигнации. Или ты хочешь, чтобы я отдал бриллиант за подгорелый пирог, из коего вытекла вся малина?

— Ваше высокоблагородие, я и помыслить об этом не смел! — содержатель трактира, потрясенный своей дерзостью, отступил на шаг.

Дело близилось к ночи. Лошадей не было. Команда Котова уже спала вповалку на полу почтового дома, посвистывая носами и бормоча ласковые ругательства в адрес жены или милушки. От разбросанных по полу сапог шли тревожные ароматы отхожего места.

Котов лег на свободную лавку и тоже вскорости захрапел.

Вертухин остался один и ходил по избе, будто лунатик, погрузившись в свои мечтания, но ловко избегая половиц особливо пронзительного пения, а также разбросавшихся по полу солдатских ног.

Думы были об исправнике Котове. Вертухин понимал, что имеет дело с мастером высшего ранга. Поучительно было бы, думал Вертухин, раскопать, куда он свое жалованье девает, ежели совершенным бессребреником живет.

Отправляет ли он деньги алеутам в Северную Америку, завозит ли песок в азиатскую пустыню, закупает ли гранаты кормить ими белую рыбу, дабы она стала красной, — все способы использования денег были рассмотрены Вертухиным хотя с тревогою в душе, но обстоятельно, с усердием и прилежанием.

Маршруты его ночного бдения все более приближались к распростертому на лавке и счастливо живущему в своих снах телу Котова.

Вертухин и сам не мог бы сказать как, но рука его вскорости оказалась на полукафтанье исправника, ощупывая его.

— Ты, моя Аксиньюшка, все одно денег запросишь, — сказал тут Котов, не открывая глаз, и сбросил руку Вертухина.

Храп его сделался радостней и громогласней — душа, видать, запела, освободившись от соблазнов.

Выждав время, Вертухин опять просунул руку в недра его одежд. Бриллиантов, как он и полагал, оказалось два. Зажав их в кулаке, он вышел в сени, разжег свечу и вытащил из-за обшлага иголку, кою вместе с ниткой всегда носил с собой. Иголка у него была особливая — зелингеровская стальная, в отличие от медных, русскими мастерами деланных.

Большой бриллиант не устоял перед сей иголкой — осталась на нем предательская белая царапина.

— То-то, — сказал Вертухин. — А настоящий, выходит, этот.

Он повернул перед дрожащим пламенем свечи бриллиант поменьше. Камешек заговорщически сверкнул ему прямо в глаза. Вертухин, ласково усмехнувшись, спрятал его в карман.

И что тут ударило в голову беспримерному душезнатцу, по каким небесам пролетела его пытливая мысль — кто скажет. Помедлив, он опять вынул сей малый бриллиант и провел по нему иголкой.

И этот камешек отозвался белым червячком!

Бриллианты знатнейшего бессребреника были искусно ограненными стеклышками!

Вертухин стоял так, будто его по пояс засыпали бесплатными мандаринами. Теперь он держал в кулаке все бессребреничество главнейшего лукавого Пермской губернии.