Слуги Государевы

— Как батюшка мой служить мне надобно. Тем паче, что война объявлена. То долг дворянский.

— Отец-то твой голову сложил на службе энтой — рыдала мать.

— Знамо судьба была такая, матушка! Указ царский сполнять нужно.

— Так мужиков лучше отдадим. Заместо тебя. — удержать пыталась.

— Дозвольте барыня я с Андреем Дмитриевичем поеду. — вмешался Афанасий.

— А тебе куда ж? — к нему обернулся Сафонов. — Тебе лет-то сколь? А в царевом указе сказано, если токмо чуть больше тридцати.

— Ничего, старый боевой конь им дела не испортит. — усмехнулся Хлопов.

— Поезжай, поезжай, Афанасий. — ухватилась за последнюю надежду матушка.

Андрей выбрал время и с Наташей попрощаться. Горевала сильно девушка. Чуть не плакала. Обнялись они и расцеловались в первый раз. Прижал ее Андрей к груди широкой. Платок сбился. Зашептал горячо в ухо:

— Наташенька, свет мой, цветочек мой лазоревый. Люба ты мне больше жизни. Дождись меня, ласковая моя. Сердечко ты мое.

И она плакала, в плечо уткнувшись. Приговаривала, сквозь слезы:

— И ты люб мне очень. Никого и никогда не полюблю. Ждать тебя буду милый. Сокол ты мой ясный. А посмотри вот… — отстранилась, всхлипывая, — два платочка вышила. С именами нашими. Ты один с собой возьмешь, чтобы помнить всегда, а другой со мной останется. На, возьми.

— Ох, ты моя голубка. — взял платочек, поцеловал и за пазуху спрятал. Поднял Наташу на руки, закружился с ней вместе.

Глава 9 В начале славных дел

В конце января царь выехал в Лифляндию. С ним Меньшиков, мудрый Головин, хитрый Лев Кириллович Нарышкин — дядя родной царя, расторопный Гаврила Головкин — постельничий, переводчиком взяли Петьку Шафиров, башковитый и языки знает, даром, что дед его евреем крещеным был. В конвое 24 солдата преображенца. Встретились с королем Августом в местечке Бирта, неподалеку от Риги.

Торговаться пришлось. Хитер канцлер литовский и фамилия скользкая, рыбья — Щука. Заявил гостям высоким:

— Наша бедная Польша и так разорена войнами беспрерывными. По последнему договору с Россией мы лишились своих прежних границ. Не угодно было бы вашему величеству возвратить половину хотя бы. Хоть бы Киев один.

Петр взъярился было:

— Это как вернуть?

Канцлер испугался, что попросил много. Заканючил:

— Ну не Киев, а хотя б заднепровские городки — Терехтемиров, Стайки, Триполье, Стародубье…

Головин умный вмешался:

— Ничего уступить без совета с гетманом Мазепой нельзя. Его величество силою городки отнимать от Украины не будет. А пока переговоры поведем с гетманом, так и время упустим.

Курфюрсту саксонскому и королю польскому Августу не хотелось спорить. Больше всего он хотел прибрать к рукам Лифляндию. Житницу шведскую сделать своей. Но хоть что-то с России получить надо.

— Корпус дадим. Тысяч двадцать. Пороху — десять тыщ фунтов. И денег по сто тыщ в год. И так три года! — пообещали русские. На том и сошлись, что продолжать воевать будут вместе. По сему поводу напились зверски.

— Ивашку Хмельницкого праздновать будем. — объявил Петр. Польские магнаты переглянулись недоумевая. Чего вдруг русский царь вспомнил ненавистного им гетмана. Головин объяснил:

— Мы так Бахуса называем иногда. На русский манер. Мол хмельной или хмельницкий, все едино.

— А-а, — сказали паны. — тогда разумеем.

Пили, плясали. Опять пили. Царь все красавиц обнимал саксонских да польских. Лапать пытался в танце. Но больших вольностей не позволял. Корсеты проклятые мешали.

— О, герр Питер! — восхищались дамы.

Август бедный утром и встать не мог, а Петр на мессу пошел католическую. Как и не бывало ночи буйной. После опять продолжили. Август силой хвастался — тарелку серебряную в трубку сворачивал. Петр усмехнулся:

— Это что. Так и я могу. Ты б лучше шпагу у Карла свернул, а посуда что…

Три дня и три ночи пили. Август еле выжил. Еще два дня после отъезда русских прекрасная Аврора графиня Кенигсмарк сама меняла мокрые полотенца на голове своего короля, который не мог даже подняться.

* * *

Как вернулся царь, так без промедления восемнадцать полков пехотных и один старый стрелецкий (всего 20 тысяч) с князем Никитой Репниным пошли к Динабургу. Молодцевато топали.

Штейнау, саксонский фельдмаршал, смотрел на них одобрительно, когда пред ним выстроились. Все приметил:

— Хороши! Не более 50-ти забраковать можно. Ружья добрые у солдат — маастрихтские и люттихские. У некоторых заместо штыков шпаги. Особенно похвально, что при целом войске нет ни одной женщины и ни одной собаки.

И… разделил корпус русский. Оставив при себе всего четыре тысячи, а остальных отправил в сторону, на двенадцать верст. Строить укрепления на Двине.

* * *

Шведская армия простояла на зимних квартирах в Эстляндии. Карл лично занимался с солдатами. Тактику боя отрабатывал:

— Залп должен быть только один. Бегом, сомкнутым строем, пока не приблизитесь к противнику на расстояние, когда его можно будет достать штыком. И с этой позиции залп! С Божьей помощью из противостоящих солдат останутся в строю немногие. И сразу — в штыки!