Слуги милосердия

— Не сомневаюсь, — сказала я. — Тебя по уши накачали препаратами. Врач с тобой еще не закончила.

— Не думаю, что врач способна для меня что–то вправду сделать, — возразила Сеиварден. — Она говорила со мной. Она может только самую малость. Я сказал, пусть делает, но не думаю, что это сильно изменит что–нибудь. — Она закрыла глаза. — Я и правда думаю, что могу вернуться на вахту. Сейчас не хватает людей.

— Я привыкла, — сказала я. — Все будет в порядке.

По моему приказу лейтенант Экалу пришла в мою каюту. Лицо ее было лишено всякого выражения, как у вспомогательного компонента, и не только потому, что она проснулась всего лишь десять минут назад. Я могла бы спросить корабль, из–за чего страдает Экалу, но не стала этого делать.

— Лейтенант. Доброе утро. — Жестом я предложила ей сесть за стол напротив меня.

— Сэр, — сказала лейтенант Экалу и села. — Я бы хотела извиниться. — Голос ее был ровным, лицо — по–прежнему невыразительным.

Калр Пять поставила перед ней розовую чашку с чаем.

— За что, лейтенант?

— За эту проблему с лейтенантом Сеиварден, сэр. Я понимала, что она имела в виду комплимент. Мне просто нужно было воспринять его таковым. Мне не следовало проявлять такую чрезмерную чувствительность.

Я отпила чаю.

— Пусть так, — сказала я, — но отчего же лейтенант Сеиварден не восприняла как комплимент то, что вы доверяли ей настолько, что сообщили о том, что чувствовали? Почему бы ей не извиниться за проявление чрезмерной чувствительности?

Лейтенант Экалу открыла рот. Закрыла его.

— Это не ваша вина, лейтенант. Бы не сделали ничего безрассудного. Напротив, я рада, что вы высказались. И вы никак не могли знать, что это произошло в то время, когда лейтенант Сеиварден находилась на грани некоего эмоционального срыва. А те… те трудности, что она испытывала и что проявились недавно столь драматическим образом, не были вызваны вашими словами. И не они породили то поведение, на которое вы жаловались. Между нами — ну, и кораблем, конечно, — я бросила взгляд на Пять, и она тут же покинула каюту, — Сеиварден поступала подобным образом с очень многими людьми: и с возлюбленными, и с другими — в прошлом, задолго до появления проблем, которые привели к тому, что она не несет больше вахту и отлеживается в медчасти. С самого рождения она была осыпана богатством и привилегиями. Она думает, что научилась подвергать это сомнению. Но на самом деле она научилась не столь многому, как ей кажется. И когда ей указали на это, она отреагировала нездорово. У вас нет никаких обязательств проявлять в таком случае снисходительность. Я думаю, ваши отношения были полезны и для нее, и для вас, по крайней мере в какой–то степени. Но мне не кажется, что у вас имеются обязательства продолжать их, если они будут для вас мучительны. И вы определенно не должны извиняться за то, что настаиваете на разумном обращении с собой.

Пока я говорила, лицо Экалу не менялось. Теперь, когда я закончила, мышцы вокруг ее рта стали едва заметно подергиваться. На мгновение я подумала, что она вот–вот заплачет.

— А теперь, — продолжила я, — к делу. Мы будем сражаться, и довольно скоро. На самом деле, я собираюсь открыто выступить против Анаандер Мианнаи. Конечно, той ее части, что противостоит Анаандер, давшей мне эту должность командующего, но, в конце концов, обе они — лорд Радча. Любой на борту, без всяких исключений, кто не хочет противодействовать Анаандер Мианнаи, волен покинуть корабль на челноке. Через два часа мы уйдем через шлюз, и за это время вам нужно принять решение. Я знаю, что члены экипажа испытывают некоторые опасения насчет исхода всего дела и насчет того, вернутся ли они опять в родные места, а я не могу дать таких обещаний. Вообще никаких.

Я не могу гарантировать, что если они уйдут, то окажутся в безопасности. Все, что я могу, — предложить выбор: сражаться со мной или нет.

— Не могу представить себе сэр, что кто–нибудь…

Я остановила ее, подняв руку.

— Я ничего не представляю себе и ничего не ожидаю. Любой член команды волен покинуть корабль, если не хочет этом участвовать.

Сохраняя полную невозмутимость, Экалу молча размышляла. Я испытала искушение связаться с кораблем, чтобы видеть, что она чувствует. И осознала, что не пользовалась той возможностью с той минуты, когда Тайзэрвэт столь разозлилась, поняв, что я так делаю. Ее слова, должно быть, обожгли меня сильнее, чем хотелось бы признать, а почему — не вполне ясно.

— Прошу вашего снисхождения, капитан флота, — прозвучал голос Амаат Один в моем ухе. — Переводчик Пресгер Зейат здесь и просит разрешения подняться на борт.

— Извините, Амаат?

Это было просто невозможно. Когда мы покинули базу Атхоек, крошечный кораблик переводчика оставался там пристыкованным. Если бы он последовал за нами, мы бы знали.

— Сэр, простите, корабля переводчика не было, а потом он просто возник. И теперь она просит разрешения подняться на борт. Она говорит… — Сомнение. — Она говорит, что на базе никто не подаст ей устриц в таком виде, как она хочет.

— У нас здесь вообще нет устриц, Амаат.