Слуги милосердия

Экалу молчала. Отпила еще чаю. Размышляя. Подавленная и встревоженная.

— Сэр, — сказала она наконец, — прошу нас проявить терпимость и снисходительность. Но в чем суть? Я понимаю, зачем мы возвращаемся на Атхоек, и вижу в этом смысл. Но дальше? Сначала все происходящее просто казалось нереальным, и оно по–прежнему отчасти так. Но лорд Радча распадается на части. А если развалится она, то и Радч — тоже. Может, она удержится в целости, может, снова соберет свои части вместе. Но, прошу прощения, сэр, за откровенность, вы ведь на самом деле этого не хотите, не так ли?

— Не хочу, — признала я.

— А тогда в чем суть? В чем смысл разговоров о подготовке и продвижениях, словно все будет идти так, как всегда?

— А в чем смысл чего бы то ни было?

— Сэр? Она заморгала, сбитая с толку. Ошеломленная.

— Через тысячу лет, лейтенант, ничто из того, что вас волнует, не будет иметь никакого значения. Даже для вас вы будете мертвы. Так же и я, и никого из живых волновать это не будет. Может быть — только может быть, — кто-нибудь вспомнит паши имена. Более вероятно, что эти имена окажутся выгравированы на какой–нибудь запылившейся памятной броши на дне старой шкатулки, которую никто никогда не открывает. — Или это касалось только Экалу. Никто и никогда не сделает памятные броши по мне, после моей смерти. — И эта тысяча лет пройдет, а за ней еще и еще, до конца вселенной. Подумайте обо всех печалях и трагедиях и — да, о триумфах, похороненных в прошлом, за миллионы лет. Это было всем для людей, которые жили ими. А теперь это — ничто.

Экалу сглотнула.

— Мне нужно будет запомнить, сэр, на тот случай, если упадет настроение, что вы знаете, как его поднять в два счета.

Я улыбнулась.

— Суть в том, что нет никакого смысла. Выберите его для себя.

— Нам обычно не приходится выбирать его для себя, верно? — спросила она. — Вам — полагаю, да, но вы — особый случай. А все мы на этом корабле просто соглашаемся с вами. — Она опустила взгляд на свою тарелку, подумала было взяться за вилку, но я поняла, что она просто не может сейчас есть.

Я сказала:

— Это не должно быть чем–то грандиозным. Как вы, говорите, часто — просто не может быть. Иногда это всего лишь правило: «Мне нужно найти способ поставить одну ногу перед другой, или я умру здесь». Если мы проиграем наш бросок, если проиграем наши жизни, тогда да, подготовка и продвижения потеряют смысл. Но кто знает? Возможно, знаки будут благоволить нам. А если в конце концов я получу то, что хочу, Атхоеку понадобится защита. Мне потребуются хорошие офицеры.

— А каковы шансы, что знаки будут к нам благосклонны, сэр, если можно спросить? План лейтенанта Тайзэрвэт то, что я о нем знаю, сэр, это… Она отмахнулась от того слова, которое собиралась употребить для описания. — Никакого допуска на ошибку или случайность. А ведь столь высока вероятность, что все пойдет совершенно не так, как надо.

— Когда собираешься сделать что–нибудь вроде этого, — сказала я, — шансы совершенно не относятся к делу. Шансы знать не нужно. Надо знать, как выполнить то, что пытаешься. А потом нужно это осуществить. А что будет дальше, — я махнула рукой, словно бросая пригоршню знаков, — вне твоей власти.

— Будет так, как пожелает Амаат, — сказала Экалу. Благочестивая банальность. — Иногда это утешает — думать, что божий замысел управляет всем. — Она вздохнула. — А иногда нет.

— Совершенно верно, — согласилась я. — Тем временем насладимся завтраком. — Я взяла кусок рыбы. — Он очень хорош. И давайте поговорим об Амаат Один и всех тех в подразделениях, из кого, по–вашему, могли бы получиться офицеры.

После завтрака я отправилась в медчасть, в крошечный кабинет доктора. Опустилась в кресло, прислонила к стене костыли.

— Вы говорили что–то о протезе.

— Он еще не готов, — сказала она. Уныло. Хмурясь. Вызывая у меня сомнение в ее утверждении.

— Он должен был быть уже готов, — заметила я.

— Это сложный механизм. Нужно, чтобы он мог компенсировать дальнейший рост по мере…

— Вы хотите быть уверены, что я не оставлю здесь Сеиварден и ее Амаат и не отправлюсь на базу сама. — Мы находились в шлюзовом пространстве, в нескольких днях пути от Атхоека.

Врач усмехнулась.

— Будто вас это остановит. Сэр.

— Тогда в чем проблема?

— Протез — это временное средство. Он не предназначен для больших нагрузок и определенно не подходит для боя. — Я не ответила, просто сидела и смотрела, как она на меня хмурится. — Лейтенанту Сеиварден тоже идти не следует. Она чувствует себя гораздо лучше, чем раньте, но не могу гарантировать, что она хорошо справится с таким напряжением. А Тайзэрвэт… — Но она, как никто другой на корабле, могла догадаться, почему в отношении Тайзэрвэт выбора не было.

— Лейтенант Сеиварден — единственный человек на корабле, кроме меня, с настоящим боевым опытом, — сказала я. — И кроме «Титанита», полагаю. Но я не уверена, что мы можем доверять «Титаниту».

Врач язвительно усмехнулась.

— Нет. — А затем ей пришла в голову мысль. — Сэр, я считаю, вам следует подумать о продвижениях. Амаат Один, безусловно, и Бо Один.