Обладая нужными кодами доступа и командами, можно совершить довольно многое для управления ИИ. Но кое-что, включая изменение, установку или удаление кодов доступа, требовалось делать лично, в отсеке центрального доступа. За последние два дня Тайзэрвэт провела там довольно много времени. Это место по очевидным причинам было очень серьезно защищено. Только база и тот человек, который присутствовал там физически, могли видеть, что там внутри, и потому я не знала в подробностях, что сделала Тайзэрвэт. Но, как и с любым солдатом-радчааи, все ее действия были записаны. Корабль располагал этими записями, и я частично просмотрела их.
С согласия базы Тайзэрвэт удалила (или совершенно изменила) все коды доступа, какие обнаружила. А затем, выйдя оттуда, она уничтожила механизм, который должен открывать двери в ответ на специальный входной код, сломала ручной корректор и его консоль. Удалила пульт управления в стене отсека центрального доступа и всадила дюжину тридцатисантиметровых раздвижных опор, взятых из ремонтных материалов для Подсадья, в дверной механизм таким образом, чтобы после того, как она вышла и двери закрылись за ней, они больше никогда не отворились. Все – с согласия базы. На самом деле Тайзэрвэт и половины этого не совершила бы без помощи базы. Но теперь, когда она была бы не прочь вынудить базу объясниться, она не могла этого добиться. Сама сделала такое невозможным.
– Лейтенант, – ответила я, – нам не нужны коды доступа, чтобы узнать, что не так. Я бы сказала, что база получила распоряжения в отношении нас, о которых она не может сказать нам прямо. Либо некто применил код доступа, о каком вы не знали и не деактивировали его, либо обращение непосредственно к нам раскроет нечто важное для базы. Но она предупреждает пас: что-то не так, и нам следует быть начеку. Вы поступили верно, переместившись в челнок. Что насчет Баснаэйд и Юран?
– Они предпочли остаться, сэр.
Я не удивилась. И возможно, это было наиболее безопасно.
– Сэр, – продолжила Тайзэрвэт, помолчав. – Я… боюсь, я сделала что-то неверно.
– Что вы имеете в виду, лейтенант?
– Я… Те корабли, что вошли в систему, они не приближались. Мы бы не могли этого упустить. То есть
Без какой бы то ни было просьбы корабль показал мне страх Тайзэрвэт – почти панику – и ее ненависть к самой себе. Сожаление, которое причиняло почти физически ощутимую боль. Хотя ее опасения были внешне оправданны, ее эмоциональная реакция, даже с учетом всех обстоятельств, оказалась, на мой взгляд, слишком сильной.
– Лейтенант, – сказала я по-прежнему безмолвно, переводчик Зейат все так же спала, пристегнутая в своем кресле рядом со мной. – Вы сделали что-нибудь такое, на что база не соглашалась?
– Нот, сэр.
– Вы манипулировали базой, чтобы она согласилась на что-нибудь?
Я не… Я так не думаю, сэр. Нет. Но, сэр…
– Тогда вы сделали все, что могли. Конечно, вы могли допустить ошибку, и об этой возможности следует помнить. Хорошо, что вы не исключаете такой вероятности.
На челноке «Милосердия Калра» Бо Девять подтянулась туда, где висела, ухватившись за рукоятку, Тайзэрвэт, открепила от шеи лейтенанта, из-под темно-коричневого форменного воротника, препараты и заменила их новыми. Тайзэрвэт испытала прилив тревоги и ненависти к себе и новый всплеск стыда.
– Но, лейтенант…
– Сэр?
– Будьте снисходительнее к себе.
– Вы можете все это видеть, правда? – С горечью. Обвиняя. Униженная.
– Вы все время знали, что я могу, – указала я. Вы определенно знаете, что корабль может.
– Но это же другое, не так ли? – ответила Тайзэрвэт, злясь теперь и на меня, и на себя.
Я едва не возразила, что это одно и то же, но осеклась. Солдаты ожидали такого надзора от корабля. Но я не была, в конце концов, самим кораблем.
– Это по-другому, потому что корабль подчиняется вашим приказам, а я нет? – спросила я.
И тут же пожалела о сказанном: мой вопрос отнюдь не улучшил эмоциональное состояние Тайзэрвэт. И вопрос, подчиняется ли корабль приказам, как я осознала лишь совсем недавно, мог задевать сам корабль. Я поймала себя на мысли, что хорошо бы получше понимать, что думает или чувствует корабль, или чтобы он проявлял со мной большую откровенность. Но возможно он был откровенен, насколько мог.