Слуги правосудия

Медтехник быстро принялась за дело, и неожиданно я оказалась на столе (я шла за лейтенантом Оун; я чинила одежду, которую оставила Два Эск на пути в хранилище; я ложилась на свои маленькие, узкие койки; я протирала столешницу в кают-компании подразделения), и я видела и слышала, но никак не управляла новым телом, и охвативший его ужас повысил частоту пульса у всех сегментов Один Эск. Рот нового сегмента открылся, и он завопил и услышал смех рядом. Я задвигала руками и ногами, крепления развязались, и, скатившись со стола, я упала на пол с полутораметровой высоты с болезненным глухим стуком. «Не надо, не надо, не надо», — мысленно говорила я этому телу, но оно не слушало. Его тошнило, оно было напугано, оно умирало. Оно собралось и поползло, испытывая головокружение, туда, где его ничто не волновало, пока оно оттуда не выпало.

Затем — руки у меня под мышками (в других местах Один Эск замерла), влекущие меня вверх, и лейтенант Оун.

— Помоги, — прохрипела я не на радчааи. Проклятый врач вытащил тело без приличного голоса. — Помоги мне.

— Все в порядке. — Лейтенант Оун разжала руки и, обняв нового сегмента, притянула меня поближе. Он дрожал, ему по-прежнему было холодно после анабиоза и от ужаса. — Все в порядке. Все будет в порядке.

Сегмент глотал воздух и всхлипывал; казалось, этому не будет конца, и я подумала, что его, возможно, вывернет… пока процесс подключения наконец не завершился и он не оказался в моей власти. Я прекратила всхлипывать.

— Ну вот, — сказала лейтенант Оун. Возмущенная. Чувствуя тошноту. — Так гораздо лучше. — Я видела, что она снова злилась, или, возможно, это эхо страдания после того, что было в храме. — Не причиняй вреда моему сегменту, — отрывисто и резко произнесла лейтенант Оун, и я осознала, что, глядя по-прежнему на меня, она говорила с медтехником.

— Я ничего такого не сделала, лейтенант, — ответила медтехник с некоторым пренебрежением в голосе.

У них уже был подобный разговор, более длительный и ожесточенный, во время аннексии. Она тогда заявила: «Это же не человек. Оно пролежало в хранилище тысячу лет, это всего лишь часть корабля». Лейтенант Оун пожаловалась командиру Тиунду — та не поняла, отчего так рассердилась лейтенант, и так ей и сказала, но после этого я больше не имела дела с этим врачом.

— Если ты столь щепетильна, — продолжила врач, — быть может, ты не на своем месте.

Лейтенант Оун в ярости развернулась и вышла, не сказав больше ни слова. Я повернулась и приблизилась к столу, слегка волнуясь. Этот сегмент уже противился, и я знала, что этого врача совершенно не трогает, будет ли мне больно, когда она вставит броню и остальные имплантаты.

Вначале, пока я привыкала к новому сегменту, он всегда был очень неуклюжим, время от времени ронял предметы, от него исходили сбивающие с толку импульсы, он испытывал приступы то страха, то тошноты. Все шло, казалось, наперекосяк. Но через неделю или две он успокаивался — по большей части. Иногда сегмент так и не начинал функционировать нормально, и его следовало удалить и заменить. Тела, конечно, обследуют, но гарантий это не дает.

Его голос оказался не таким, какие мне нравились, и он не знал никаких интересных песен. Таких, что я бы не знала. Я никак не могла избавиться от некоторого определенно абсурдного подозрения, что медтехник выбрала именно это тело, чтобы меня позлить.

После быстрого мытья, в котором я оказала содействие, и переодевания в чистую форму лейтенант Оун предстала перед командиром Тиунд.

— Оун. — Командир подразделения указала лейтенанту на стул напротив. — Я рада, разумеется, что ты вернулась.

— Благодарю, командир, — сказала лейтенант Оун, садясь.

— Я не ожидала увидеть тебя так скоро. Я была уверена, что ты пробудешь внизу несколько дольше. — Лейтенант Оун не ответила. Командир Тиунд подождала пять секунд в тишине, а затем сказала: — Я бы спросила, что произошло, но мне приказано этого не делать.

Лейтенант Оун открыла рот, вдохнула, чтобы заговорить, и остановилась в удивлении. Я ничего не сказала ей о приказах не спрашивать о случившемся. Лейтенанту Оун соответствующих приказов ничего никому не говорить не поступало. Я подозревала, что это некая проверка, которую — я была в этом вполне уверена — лейтенант Оун пройдет.

— Что, плохо? — спросила командир Тиунд. Жаждая узнать больше, искушая судьбу уже этим вопросом.

— Да, командир. — Лейтенант Оун опустила взгляд на свои руки в перчатках, лежащие на коленях. — Очень.

— Твоя вина?

— Все, что у меня под надзором, — на моей ответственности, не так ли, командир?