Слуги света, воины тьмы

Фиона принялась обдумывать то, что не вписывалось в ее жизнь, протекавшую словно бы под стук метронома: вчера не было домашнего задания, сегодня бабушка подарила ей книгу Жюля Верна, нарушив тем самым установленное ею же правило. И еще Фиона вспомнила о чашке, которую разбила Сесилия.

Руки у Си дрожали всегда, но раньше она никогда ничего не роняла. Ей уже сто четыре года, и подобный эпизод может быть симптомом инсульта. Фиона не представляла себе жизни без прабабушки. Точнее, она не могла представить себе жизнь с одной только бабушкой.

— Думаешь, с ней все будет в порядке? — спросил Элиот.

— Си? Да. Она — кремень.

— А как ты догадалась, что я спросил про нее? — раздраженно поинтересовался Элиот.

Фиона пожала плечами.

— Просто я сама сейчас думала о разбитой чашке.

— А ты заметила, как бабушка посмотрела на осколки?

Этого нельзя было не заметить. Бабушка так уставилась на эту несчастную разбитую чашку, словно ее глаза уподобились лучам лазера… Как будто подсчитывала отдельные молекулы в каждом осколке.

У Фионы руки покрылись гусиной кожей. Окружающий мир словно бы накренился; тучи на небе потемнели.

— Слушай… — прошептал Элиот.

Но Фиона не слышала ничего. Казалось, кто-то щелкнул выключателем. Ни машин, ни птиц; даже провода над головой перестали жужжать.

Однако в этой странной тишине раздавалось непонятное постукивание; Фиона его скорее ощутила, чем расслышала. Звук пульсировал у нее в солнечном сплетении.

А потом к стуку прибавились едва различимые высокие ноты — изменяющийся ритм. Звуки доносились с той стороны, куда направлялись близнецы.

Элиот устремился навстречу этим звукам. Фиона поспешила за ним. С каждым шагом она все больше теряла ориентацию в пространстве.

Странно… Ей хотелось бежать вприпрыжку. Словно она была маленькой девочкой и очень долго играла в «классики». Элиот резко остановился напротив подворотни. Старик-оборванец сидел на обычном месте, скрестив ноги. Он улыбался и играл на скрипке. Рядом с ним на земле лежали маленькие конвертики. Из некоторых торчали хвостики скрипичных струн. Смычка у старика не было, поэтому он держал инструмент на коленях, одной рукой водил по грифу, а другой проворно щипал новенькие струны. Его пальцы походили на маленьких танцующих человечков.

Элиот подошел ближе, чтобы лучше видеть, как играет старик, — так близко, что тот мог протянуть руку и схватить его.

Фиона прикоснулась к плечу брата и осторожно потянула его назад. Ей хотелось поскорее увести Элиота подальше, но при этом самой хотелось оказаться ближе к музыканту. Даже тротуар как будто наклонился в сторону музыки, и казалось, что гораздо легче приблизиться к ней, чем уйти от нее. Фиону удерживал только сестринский инстинкт, только обязанность защищать брата.

Старик посмотрел на них и широко улыбнулся. Мелодия стала быстрее.

Нотки плясали, пытаясь достучаться до памяти Фионы. Колыбельная песенка? Невозможно, потому что в доме бабушки никогда не звучали колыбельные. Давно, еще до бабушки, кто-то напевал Фионе эту мелодию. Когда она была совсем крошкой…

Спи, малышка, танцуй во сне,
Цветы и солнце плывут по реке…

Пупырышки гусиной кожи на руках Фионы затвердели. Эта музыка была подобна ее сердцебиению, пульсации крови, она заставляла раскачиваться и притопывать в такт.

Фиона почувствовала аромат роз и запах свежевскопанной земли. Она увидела себя, бегущую вприпрыжку вокруг выкрашенного белой краской столба. Рядом с ней развевались разноцветные ленты, танцевали другие дети, и все смеялись, пели и прыгали в бесконечном хороводе возле майского дерева. [15]

Перед глазами у Фионы все поплыло, улица стала размытой, как акварель под дождем.

Она почти не заметила, как ее рука соскользнула с плеча Элиота.

Единственное, что она видела, — это скрипичные струны, но даже они казались размазанными. Старик играл настолько быстро, что струны растворялись в дымке вибрации.

Фиона сделала глубокий вдох или вздохнула… и ощутила запах сардин, пота, горелых серных спичек.

«Нечистый» — это слово всплыло из глубин ее сознания.

Она не отрывала глаз от вибрирующих струн, они заполнили все ее поле зрения, и на ум Фионе пришло еще одно слово: «хаос».

Мысль о хаосе, непрерывном смятении, диком и неуправляемом, уносящем ее прочь… она сама не могла понять, почему эта мысль так взбесила ее, сильнее даже, чем грязный старик.

Фиона гневно уставилась на скрипку, сфокусировала взгляд на одной из струн. Девочке показалось, что если она будет смотреть на нее неотрывно, пристально — как бабушка, — ей удастся избавиться от этого неуправляемого чувства.

Струна со звоном лопнула.

Старик отдернул руку и сунул указательный палец в рот. В следующее мгновение он опустил руку, и Фиона увидела кровь в том месте, где его поранила лопнувшая струна.

Старик посмотрел на Элиота, перевел взгляд на Фиону.

— Будь я проклят, — все еще улыбаясь, проговорил он.

У него оказался гулкий, резонирующий альт. Фиона не ожидала, что у такого оборванца будет такой красивый голос.

— Это было потрясающе, — выдохнул Элиот.