«Иные говорят, будто люди постоянно борются с миром, но я скажу: они вечно бегут от него. Что такое все труды людские, как не укрытие, которое вскоре будет найдено какой-то катастрофой. Жизнь есть бесконечное бегство от охотника, которого мы зовем миром».
Щебет одинокого лесного жаворонка звенел в лесной тишине, точно ария под аккомпанемент шума ветра в кронах. «Час обеда, – подумала она. – После полудня птицы всегда засыпают».
Глаза Серве открылись, и впервые за долгое время она почувствовала себя спокойно.
Грудь Келлхуса у нее под щекой вздымалась и опадала в ритм ровному дыханию спящего. Она и прежде пыталась подлезть к нему на кошму, однако он каждый раз сопротивлялся – видимо, чтобы не раздражать скюльвенда. Но сегодня утром, после того, как они всю ночь напролет ехали в темноте, он наконец сдался. И теперь она наслаждалась близостью его сильного тела, сонным ощущением убежища, предоставляемого его рукой. «Келлхус, знаешь ли ты, как я тебя люблю?»
Она еще никогда не знала такого мужчины. Мужчины, который понимал бы ее и все-таки любил.
Она рассеянно обвела взглядом крону огромной ивы, под которой они расположились. Ветви выгибались на фоне других, более высоких ветвей, раздвигались, точно женские ноги, и снова сходились, прикрытые широкими юбками листвы, которая шуршала и колыхалась под солнечным ветром. Серве чувствовала душу огромного дерева, сонную, печальную и бесконечно мудрую, повидавшую бессчетное число солнц.
Тут Серве услыхала плеск.
Скюльвенд, сняв рубаху, присел на корточки у воды, неловко зачерпывал воду левой рукой и промывал рану на правом предплечье. Девушка наблюдала за ним сквозь ресницы, делая вид, что спит. По его широкой спине змеились причудливые шрамы, вторая летопись в дополнение к тем шрамам, что покрывали его руки.
Лес приутих, словно чувствуя ее взгляд. Лесную тишь подчеркивало суровое величие деревьев. Даже одинокая птаха умолкла, уступив место плеску воды.
Серве не боялась скюльвенда – быть может, впервые за все это время. Она подумала, что сейчас он выглядит одиноким, даже задумчивым. Вот он опустил голову и принялся полоскать свои длинные черные волосы. Ровная поверхность реки плавно катилась мимо, неся веточки и пушинки. У дальнего берега расходились круги от бегущей по воде водомерки.
И тут она увидела на том берегу мальчишку.
Поначалу она заметила только его лицо, полускрытое мшистым буреломом. Потом разглядела тонкие руки и ноги, такие же неподвижные, как скрывающие их ветви.
«Есть ли у тебя мать?» – сонно подумала Серве, но когда сообразила, что мальчишка наблюдает за скюльвендом, ее внезапно охватил ужас.
«Уходи! Беги отсюда!»
– Степняк! – негромко окликнул Келлхус.
Застигнутый врасплох, скюльвенд резко обернулся на зов.
– Тус’афаро то грингмут т’ягга, – сказал Келлхус.
Серве почувствовала, как ее макушки коснулась его кивнувшая голова.
Скюльвенд проследил направление его взгляда, вгляделся в тенистый противоположный берег. Какой-то миг мальчишка и скюльвенд молча смотрели в глаза друг другу.
– Поди сюда, мальчик, – окликнул Найюр через реку. – Поди сюда, покажу чего-то.
Мальчишка заколебался. Видно было, что ему и страшно, и любопытно.
«Нет! Тебе надо бежать! Беги!»
– Иди сюда, – повторил Найюр, маня его рукой. – Мы тебе ничего плохого не сделаем.
Мальчишка вышел из-за груды валежника, настороженный, неуверенный…
– Беги! – взвизгнула Серве.
Мальчишка сиганул в лес, только спина сверкнула белым на фоне густой зелени.
– Шлюха сраная! – рявкнул Найюр и понесся вброд через реку, выхватив кинжал.
Келлхус сорвался с места одновременно с ним: перекатился на ноги и помчался за скюльвендом.
– Келлхус! – крикнула она вслед, глядя, как тот исчезает за деревьями на той стороне. – Не дай ему его убить!
Но тут внезапный ужас ошеломил ее: неизъяснимая уверенность, что и Келлхус тоже хочет убить мальчишку!
«Ты должна мириться с ним, Серве».
Еще размякшая после сна, она кое-как поднялась на ноги и бросилась в темную воду. Ее босые ноги скользили по слизистым камням, но она легла на воду и одним толчком почти достигла противоположного берега. А потом она вскочила, промокнув насквозь в холодной воде, и побежала по речной гальке сквозь прибрежный кустарник в лесной сумрак, испещренный солнечными зайчиками.
Она неслась, как дикий зверь, по слежавшейся палой листве, перепрыгивала через папоротники и упавшие сучья, следуя за их стремительными тенями все глубже в чащу. Ноги казались невесомыми, легкие – бездонными. Она была дыхание и бешеная скорость, ничего более.
– Бас’тушри! – слышалось под пологом леса. – Бас’тушри!
Это скюльвенд окликал Келлхуса. Но откуда?