Слуги ветра

Слова заклинаний слетали с губ мага заученными формулами, с резким придыханием, почти без пауз. Узор слов заплетался в причудливые вензеля, заставляя вибрировать воздух. Эта странная вибрация уже повисла над холмом зыбким маревом, но маг продолжал плести сложную формулу, завершая ритуал. От его слов ветер только усиливался, раздувая огонь на бревнах, наваленных вдоль стен. Пылали, казалось, уже сами камни. Огонь гудел словно действительно поднялся из недр земных, хрипел и горел все ярче похожий на пламя исполинского кузнечного горна, взмывая вверх стремительными белыми языками, увлекая за собой будто тонкие хворостинки большие бревна. Раскисшая мокрая земля обугливалась и тоже схватывалась огнем, вскипала, разбрызгивая зловонную жижу. Нагнанный магом ветер заворачивал пламя только на одну сторону центральной башни. Языки огня свирепыми чудовищами взмывали ввысь, цепляясь за шершавые стены, в которые натекло горючее масло. Вибрирующий под руками мага амулет уже изогнулся, потерял форму до такой степени, что, казалось, его плющили молотом, рубили невидимыми топорами, жали в тисках. Наконец печать надорвалась и лопнула, издав пронзительный звон, отлетела в сторону. Гурымей отпрянул, но вовремя удержался, тряхнул головой и тут же раскрыл свинцовый ларец, извлекая следующий заготовленный источник силы. Опасливо оглядевшись по сторонам, всматриваясь в безмятежное голубое небо, он бережно уложил новую печать на войлочный коврик и, очертив восковой палочкой круг, потянулся за следующей книгой заклинаний.

Тем временем пламя у стен крепости словно бы вышло из повиновения, набирая все больше и больше силы. Даже солдаты и канониры, те, что стояли возле орудий, уже прикрывались щитами от чудовищного жара, порожденного таким свирепым пламенем. Некоторые из солдат, кто успел сообразить, стали засыпать еще рыхлой землей начинающие тлеть обвязки противовесов и корзины с пороховыми бочонками. Пехота теперь не решалась приблизиться к стенам, все отпрянули от беснующегося пламени, с удивлением наблюдая проявление такой чудовищной силы огня.

Иридии Гурымей только ухмыльнулся и, листая книгу, с удовольствием наблюдал все содеянное. Но это был только первый акт такого феерического представления. Отдав короткий приказ верному слуге, он накинул теплый войлочный капюшон, большую овечью накидку и, совершив руками странный жест, стал распевно повторять несколько слов, чередуя их в непонятной последовательности. Всполошенная суетливым слугой и громогласными капитанами армия стала оттягиваться на задние фланги, пригибаясь к земле. Магия, которую собирался применить Гурымей, была самой таинственной и мало кому знакомой, тем не менее лучше всего сочетаемой с силой лунных амулетов. Это был ритуал песен метели. Тяжелейшая в исполнении, но удивительно эффективная, даже, пожалуй, больше чем бушующий огонь, поразивший всех свирепым норовом.

Воздух становился прозрачным прямо на глазах, скручиваясь крупными хлопьями снега, заворачиваясь пушистыми снежинками, он становился прозрачным как родниковая вода. Эффект от ледяного удара был такой, что, казалось, сами камни взрываются изнутри, словно раскаленный докрасна глиняный кувшин мгновенно бросили в воду. Взяли пылающую плавильную печь и мгновенно засыпали огромным количеством снега. Ледяной поток с силой ударил в стены, стал подниматься вверх, вышибая мелкое каменистое крошево, которое щедрой россыпью осколков разлеталось по уступу, заставляя перепуганную армию еще больше вжиматься в окоченевшую от холода землю.

Капельки крови упали на колени Гурымея, сочились из носа тоненькой струйкой. Закатывая от усталости глаза, маг нагнулся вперед и позволил крови упасть на заиндевелый амулет. Силы покидали мага, но амулет только заскрипел от такой жертвы, сжимаясь еще больше, замораживая кровь до состояния черно-красных жемчужин, нависших над ним, так и не решаясь коснуться чистого серебра.

Поток холода ударил в стены как огромная приливная волна, нахлынул как штормовой гребень. Мгновенно почерневшие, покрытые мелкими трещинами камни осыпались, отлетали от стены целыми шматами, падали, втыкаясь в землю острыми краями. Видя такие явные, значительные разрушения, войско Фараса вскочило на ноги и бросилось к орудиям. Лучники ударили новым залпом стрел. Канониры вкладывали в чаши катапульт самые тяжелые ядра. Стены продолжали рушиться. Тяжелые плиты скатывались, наваливались друг на друга, образуя пологие насыпи, по которым теперь уже можно было взобраться на стены и достать до нижних бойниц. Уставшие от ожидания пехотинцы и горные короли в клетках и загонах были полны нетерпенья, они рвались в бой.

Потемневшее было от магических действий Гурымея небо просияло ярким солнечным светом, и Фарас, сидящий на коне, опустил боевой флаг, давая тем самым понять, чтобы осадные группы начинали штурмовать стены.

Мы видели все, что происходило у стен крепости, можно сказать, сидели в самом удобном для наблюдения месте. Чуть вправо и позади войска на вершине крутого утеса.