Слуги Зла

Когда мы шли мимо ясеней, убитых эланором, Задира сказал: "Ребята, остановитесь на минуточку – мне не отдышаться" – снова закашлялся, и кровь у него изо рта потекла струей…

Мы донесли тело Задиры до предгорий и похоронили среди камней, чтобы его тень осталась в горах. Шпилька молчала и кусала губы. Паук выдалбливал своим ножом на камне руну "доблесть". Я плакал, было никак не остановиться. Вместе с жизнью Задиры из моего сердца вырезали кусок живого мяса. Все казалось неважным; я ненавидел Пущу, ненавидел ее рыцарей, спесивых, забывших родство холуев, ненавидел людей, готовых продаться за морок с потрохами, ненавидел войну… Лешачка спросила: "Неужели они более достойны любви, чем я?" – а я за каких-то полгода полюбил Задиру больше, чем лешачку за триста. Не по принуждению, не за неестественно прекрасную внешность, не из подлого желания что-то с этого иметь – просто за то, что он был, за его душу…

От слез у меня болела голова, а во рту стоял привкус крови. Я чувствовал себя совсем потерянным. Мне казалось, что больше ничего нет и не будет – когда меня окликнул Паук.

– Ты триста лет воевал, Эльф, и так и не понял, что такое война? – спросил он. – Еще говоришь, что не детеныш…

– Мне триста лет было наплевать на потери, Паук, – сказал я. – Я не думал, что это так чудовищно больно. Я не знаю, как буду жить без Задиры. Честно, просто не знаю.

Шпилька всхлипнула и впервые лизнула меня в щеку:

– Ага, Эльф. Я тоже не знаю.

– А вот так и будете, – хмуро сказал Паук. – Ради памяти. И ради наших с Задирой гор.

Солнце над Пущей спускалось все ниже; мы сидели у могилы Задиры и смотрели, как небо наливается зоревым багрянцем. Арши касались меня плечами. Я обнял их, они не отстранились; я подумал, что потерял одного из лучших друзей, но другие живы – и ради них надо довести мое дело до конца.

Эти горы свободны. И всегда будут свободны.

Эпилог.

…Ты идешь по кромке ледника,

Взгляд не отрывая от вершины.

Горы спят, вдыхая облака,

Выдыхая снежные лавины,

Но они с тебя не сводят глаз,

Будто бы тебе покой обещан,

Предостерегая всякий раз

Камнепадом и оскалом трещин…

…И когда шел бой за перевал,

Чтобы не был ты врагом замечен,

Каждый камень грудью прикрывал,

Скалы сами подставляли плечи.

Ложь, что умный в гору не пойдет -

Ты пошел, ты не поверил слухам -

И мягчал гранит, и таял лед,

И туман у ног стелился пухом…

В. Высоцкий.

… Ранним утром ненастного дня, в середине мая, в 1354 лето Третьей Эпохи Златого Древа, он вошел в столицу Чернолесья, пешком, сопровождаемый тварями из-под гор. Одежду его покрывала дорожная пыль; не было при нем никакого оружия, кроме ножа из злого железа, кованого в подземном горне. Он еще напоминал истинного рыцаря Пущи дивной своею статью, и златыми кудрями, спускавшимися ниже плеч, и эльфийской скорбью прекрасных очей – но Зло уже положило на его чело свою печать, и люди отшатывались при виде его лица.

Кровоточащие раны на его щеке образовывали руну проклятого языка, читаемую сведущими как "бунт" или "вызов". Страшно было чистым душам встречаться с ним взглядом.

Говорили, что после битвы на границе Пущи он взял имя Моргулниэр – Принятый Тьмой, но и люди, и твари называли его в глаза и за глаза Проклятым Эльфом. Сила Предвечного Мрака расправила черные нетопырьи крылья за его спиной.

Проклятый пришел ко дворцу государя Чернолесья и потребовал аудиенции – никто из приближенных государя Дункана, прозванного Жестокосердным, не посмел ему возразить. И Проклятый вместе со своей свитой из орков-людоедов, предстал перед Дунканом, дабы предложить ему союз с Подгорным Ужасом.

Дункан, чья армия несла тяжелые потери в боях с Воинами Света, как говорит летописец, даже не задумался, отдавая душу Исконному Злу. Король, возлюбивший Тень, беседовал с Проклятым до вечерней зари, а когда пала ночь, объявил своим верным вассалам, что признает Проклятого своим маршалом и военным советником.

В тот роковой день обрушились многие судьбы, а исход войны с Светломорьем был переломлен. Люди Жестокосердного, впустившие в сердца Зло, приняли всю мерзость, которую несли монстры Проклятого; ужасное оружие и противоестественная магия пещер превратили армию Дункана в железную, изрыгающую пламя армаду, от которой нет спасения. Города, в которых уже брезжил Свет, после тяжелых боев снова рухнили в Хаос и Тьму.