«Слухи». Газета литературная, анекдотическая и только отчасти политическая

Вот убеждения, которые привели нас к мысли собирать все современные слухи, не заботясь об их исторической достоверности, и заносить их на страницы нашей газеты. Надеемся, что все, истинно любящие свое отечество, не откажут нам в содействии и поощрении. Дело, которое мы начинаем, легкое само по себе, становится трудным и даже опасным по своим последствиям. Мы хотим быть беспристрастными, сообщать своим читателям все, что только услышали. А ведь мало ли что говорят… Заочно и про царя говорят, а писать про него еще никто не писал безнаказанно, кроме упомянутых нами автоматов… Притом народ все ведь с самолюбием у нас в России: все хотят сами делать, а другим не позволяют. Сделает человек глупость – и ничего; а только другой начнет говорить о ней – беда! Как смел!.. Уж и этой-то чести не хотят уступить другому! «Это, дескать, моя глупость: я ее сделал и никому не позволю повторять». Запретят еще, пожалуй, нашу газету… Да оно бы хорошо еще, если бы запретили: тогда бы она, как все запрещенное, быстро разошлась во многих тысячах экземпляров… А то – просто из опасения – станут скрывать все от издателей «Слухов» и пускать не будут в порядочные дома… Тогда их плохое дело: материалов не будет, а из ничего не бывает ничего, – дело известное. Выдумывать же слухов мы не намерены, потому что это прямо противоречило бы предположенной нами цели…

Таким образом, благоразумный читатель видит, что одно средство спасти нас и нашу газету – молчание. Пусть потомство оценит нас, – мы не хотим громкой славы в настоящем, и в этом отношении девизом нашим будут слова поэта:

Пишу не для мгновенной славы,
Для развлеченья, для забавы,
Для милых, искренних друзей,
Для памяти минувших дней{1}.

«Слухи» будут выходить еженедельно по пол-листу и более. День выхода назначается понедельник, потому что в дни воскресные от нечего делать гораздо более разносят слухов… Оттого издатели предоставляют себе право выпускать иногда листок «Слухов» и среди недели, после праздника.

№ 4, сентября 19, понедельник Несколько биографических и библиографических заметок о Пушкине

Назвавши газету нашу литературною, между прочим, мы, однако, очень мало до сих пор касались в ней литературы. Виною этому, конечно, политические события, которые теперь привлекают все внимание до такой степени, что нет возможности заняться другими предметами. Но теперь, пользуясь тем, что в политическом мире, если верить русским газетам, ничего нового не происходит, а следовательно, и слухов мало, – обратимся к литературе и начнем с Пушкина, главы литературы нашей, которого стихотворениями щеголяли все теперешние журналы в первых книжках своего издания, хотя бы издание это началось уже много спустя после смерти поэта. Мы обратим внимание читателей на те произведения нашего поэта, которые нигде не были напечатаны и пропущены даже последним изданием. Таких произведений наберется довольно много. Представим сначала несколько эпиграмм его…

Вот одна, направленная на какого-то придворного:

Жил да был петух индейский,
Цапле руку предложил,
При дворе взял чин лакейский
И в супружество вступил.
Он просил детей, как дара,
И услышал Саваоф:
Уродилась цаплей пара,
Не родилось петухов!!{2}

Другая эпиграмма его направлена на какую-то девственницу:

Черна, как галка,
Суха, как палка,
Совсем не жалко,
Что ты весталка{3}.

На литературные личности Пушкин также говорил много метких слов. Например, вот его слова о Булгарине, том самом Фаддее Венедиктовиче, который после смерти Пушкина причел себя в лик его друзей:

К Смирдину как ни зайдешь,
Ничего себе не купишь:
Иль Сенковского найдешь,
Иль в Булгарина наступишь{4}.

Он же говорит в одном неизданном своем произведении, характеризуя кого-то:

Благороден, как Булгарин,
Бескорыстен так, как Греч{5}.

По рукам до сих пор много ходит произведений Пушкина, которые показывают нам свежего, энергического, свободного поэта, не того, который писал «Бородинскую годовщину» и другие произведения, после того как он при дворе взял чин лакейский. Известно, что назначение Пушкина камер-юнкером глубоко поразило всех благомыслящих друзей его. Никто не приветствовал его с этой милостью, так что, когда чрез несколько времени он, при представлении во дворце, получил поздравление от Михаила Павловича, то с горькой усмешкой он ответил ему: «Ваше высочество! Вы еще первый меня с этим поздравляете…»{6}