Слуховая трубка

— Нельзя ничем в себе гордиться. Даже нечто совсем простое, как смешной анекдот, — духовная чума, если является источником самовлюбленности. Смирение — вот фонтан света. Гордость — болезнь души. Многие приходят ко мне за советом и духовным утешением. Возлагая на них руки, чтобы успокоить тревогу и наполнить любовью и светом, я всегда повторяю: «Смирение прежде всего. Полная чаша больше не может ничего принять».

Навалившись, она уже почти сидела на мне. Я едва могла дышать, но была полна решимости рассказать о Мюриель.

— После того как Роберт принес в дом телевизор, моя невестка начала устраивать вечеринки с бриджем. Так это, по крайней мере, называлось в мои дни. А сейчас называется вечеринками с канастой. Когда люди собирались играть в эту смешную игру, меня из гостиной выдворяли. В первый раз я уйти отказалась и рассказала четырнадцать анекдотов про попугаев, позабыв конец не больше чем в шести.

Я надеялась, что миссис ван Тохт попросит их рассказать, и уже готовилась начать с истории о йоркширском попугае, но она снова завела свое:

— Вечерами по средам Наташа собирает небольшие компании у нас в бунгало. Не сомневаюсь, если придете, получите большую духовную поддержку. Будут только Наташа, Мод, вы и я, все очень мило, по-свойски. Наташа передаст Послания, предназначенные для каждой из нас великим невидимым, затем мы соединим руки за небольшим столом и обменяемся вибрациями. Случается, нам везет — происходят материализации из астрального плана.

Я дошла только до середины попугайного анекдота, когда она тяжело поднялась со скамьи.

— Так мы вас ждем в восемь тридцать вечера в среду в моем бунгало. Не проговоритесь миссис Гэмбит — у нее в духовной сфере большие амбиции, и она завидует силе Наташи. Мы собираемся нашим Кругом тайно, чтобы сконцентрировать астральную энергию.

Сделав это таинственное заявление, она поковыляла прочь, оставив меня вспоминать, как же кончается анекдот про йоркширского попугая. Внезапно на дорожке появилась Анна Верц. Я встала и, сделав вид, что не заметила ее, повернула к своему бунгало. Но она передвигалась быстрее и вскоре меня нагнала. Собственно, Анна не мешала мне наслаждаться вечерним воздухом — без слуховой трубки ее голос казался мне шелестом, словно шум толпы на далеком стадионе. Даже не делая попытки что-нибудь расслышать, я с радостью увидела, что на небо вышла Венера и сияет над верхушками деревьев. Я очень хотела рассказать Анне, как мне нравится моя любимая яркая планета, но я понимала, что это неуместно. Анна казалась раздраженной, — наверное, снова ужасно перетрудилась, хотя я не могла представить, что настолько изнуряющее она делала.

Как было бы здорово найти единомышленников или хотя бы одного, кто бы безоговорочно восхищался тем, что ты говоришь. Я вообразила, как часами рассказываю взволнованной аудитории попугайные анекдоты и меня никто не перебивает и не зевает. Или жалуюсь, насколько непорядочно вели себя по отношению ко мне Мюриель и Роберт и какой тряпкой от вечного нытья жены стал Галаад, у которого раньше был твердый характер. Мечтания наяву, возразите вы. Но ведь есть же люди, которые говорят, не закрывая рта, и никто не осмеливается их перебить. Что такого интересного они могут поведать? Вот если кого-то, как миссис Гонзалес, посещают призраки, это может заинтриговать слушателей, особенно если оратор говорит им о них же самих. В этом весь секрет. Людям нравится то, что касается их, и я не исключение из правила.

Популярность нравится всем, но за нее нужно платить: всегда говорить о других и никогда о себе. Сомнительно, чтобы человек получал от этого хоть малейшее удовольствие — разве только тебя постоянно приглашают на чай с французскими пирожными. Если исключительно интересный оратор предпочитает портвейн, ему могут подать его вместо чая. Окажись я этим интересным собеседником, который всегда говорит исключительно о других, то, вне всякого сомнения, предпочла бы портвейн. В таком случае хозяева, может быть, и подумали бы о замене напитков.

Я представила себя в теплом салоне с красными шторами в окружении счастливых, доверчивых, но каких-то неясных лиц. Я пила бокал за бокалом португальского вина, смаковала его тонкий аромат и иногда заедала крохотным французским эклером. Публика все сильнее радовалась и, когда я подошла к маяку, разразилась аплодисментами. Анна Верц куда-то исчезла — должно быть, заметила, что я не обращаю внимания на то, что она говорит. Бедняжка Анна! Как ей горько оттого, что никому не нравится ее слушать.

Венера сверкала над кронами, подходило время ужина. Я представила вкусное вареное яйцо, но здесь ели то, что подавали на стол. Хотя доктор Гэмбит разрешил мне воздерживаться от мяса, вторая порция овощей мне не полагалась, и иногда я вставала из-за стола голодной. Доктор говорит, что по мере того, как человек стареет, ему требуется все меньше еды, что переедание убивает стариков быстрее, чем что-либо другое. Готова согласиться, но замечу, что мы, старики, получаем от еды немало непритязательной радости.