Слушайте песню перьев

Дребезг незакрепленных оконных щитов заглушал голоса. В щелях дверей посвистывал ветер.

— Я сам видел, как беднягу били прикладом по голове, — снова повторил голос из толпы. — По дороге на станцию он падал несколько раз.

— Матерь божья… — вздохнул кто-то.

Станислав присел на нары и, казалось, задремал. Но через минуту он встрепенулся и начал шарить рукой по стене. Он ощупывал стену сантиметр за сантиметром, пока не нашел то, что искал. И тогда на окровавленном лице его появилось подобие улыбки.

— Май-уу, — пробормотал он, разглядывая толстый шестидюймовый гвоздь, наискось торчащий из стены.

Гвоздь на треть выдавался из темных досок обшивки, и заметить его можно было только случайно. Возможно, он остался после разборки клетей, в которых перед этим перевозили скот.

Пальцы Станислава ощупали гвоздь и с неожиданной силой согнули его у доски. Несколько быстрых вращательных движений — и вот он уже в руках того, кто назвал себя шеванезом из рода Совы.

— Май-уу, — повторил он, пробуя ладонью граненое острие.

Не глядя на окружающих, опустился на колени и прижал ладонь к полу. Несколько раз он переползал с места на место, пока не нашел широкую щель между досками настила. Очистив ее от набившейся земли, он всадил острие в край доски и отщепил от него узкую лучину. Потом еще одну. И еще.

Он работал быстро и точно. Было видно, что он привык держать в руках нож. Через несколько минут щель расширилась настолько, что в нее можно было сунуть пальцы. Люди кругом молча смотрели на то, что он делает. У парня в рабочем комбинезоне оживилось лицо.

— Добже, пан Станислав, — пробормотал он. — Это настоящее дело.

Он присел на корточки рядом со Станиславом и нащупал конец половицы, там, где она стыковалась с соседней. Ногтями поддел шероховатый торец и, закусив губы, отодрал тонкую щепку. Сверху дерево было рыхлым, но белое нутро его оказалось твердым и дальше не поддавалось. Вагон был добротной довоенной постройки и рассчитан на сотню тысяч километров пробега.

— Пся крев… — прошептал парень, разглядывая ободранные пальцы. — Если бы какую-нибудь железку…

В пальцах фельдшера блеснул желтоватый кружок и перешел в руку парня.

— Случайно завалялась в кармане.

Парень поднес к глазам ладонь.

На ней лежала монета в пять грошей. Желтая, из твердого сплава, еще не потертая, выпущенная казначейством Польши в 1937 году. Еще в начале 1939-го на нее можно было купить пять коробок спичек или чашечку душистого кофе в кавярне. Или ежедневную газету «Голос польский».

Сейчас она не имела никакой цены, вытесненная оккупационной маркой. Просто металлический кружок, с двух сторон покрытый чеканным рельефом.

— Подойдет! — улыбнулся парень.

Он втиснул край монеты в щель между досками и нажал. Белая древесина треснула и откололась.

— О Великий Маниту, помоги… — пробормотал Станислав, всаживая острие гвоздя рядом с монетой.

Никто из окружающих не понял его слов. Вряд ли во всем эшелоне мог найтись хоть один человек, знакомый с алгонкинскими наречиями.

○

… Было далекое-далекое детство в стране темных лесов Толанди. Сколько Больших Солнц прошло с того времени? Теперь уж и не сосчитать. Прошлое затянулось дымкой, стало похоже на зыбкий сон. Взмахнув крыльями, оно навсегда улетело в Страну Вечности и Воспоминаний. Что осталось от прошлого? Тихая Песня Прощания, которую пела мать в День Удаления. Песня, слова которой на всю жизнь остаются в душе:

О ути,
Ты уходишь в далекий и трудный путь,
Чтобы забыть обо мне.
Будь же сильным и смелым
И шаги твои пусть направит
Великий Дух.