Все стихло наконец в парке, а до появления Парса оставалось около получаса. Куликову вдруг почудилось, что со стороны ворот донесся какой-то слабый звук. «Петренко, наверное, устроиться никак не может», — подумал он. И опять неожиданно — тот же звук, как будто позвякивание железки о бетонный пол, а затем брань вполголоса. «Заблудился он там в темноте, что ли?» На всякий случай Куликов сжал в ладони Прибор. Но все было тихо. Он занялся видеомагнитофоном, и тут боковым зрением заметил: как будто тень мелькнула за трамваем. Куликов выпрямился.
— Эй! — крикнул он. — Кто там?
Тишина. «Неужели показалось? Нервы, что ли? Да какие нервы! Я же точно видел!»
— Выходите, вам говорят! Нечего тут в прятки играть!
Первым из-за трамвая вышел громила с простуженным голосом. Он усмехнулся угрюмо, и в руке у него был зажат кусок ржавой трубы. За ним появился Аркадий и с равнодушным видом упер в бок вагона поднятый локоть. С другой стороны, чуть подальше, отрезая Куликову путь к воротам, стояли молчун и незнакомый коренастый крепыш, оба с дубинками. Третьим в этой группе был Афиноген в своей молодежной курточке. На лица всех троих падала густая тень.
— Значит, здесь ты и работаешь, милый? — ласково проговорил Афиноген.
— А вы, ребята, я вижу, за добавкой пришли? — ответил Куликов.
Вся тяжесть последних дней слетела вмиг, и он снова чувствовал по-мальчишески веселую злость.
— Перестань, парень! — раздраженно сказал Афиноген. — Мы сегодня к шуткам не расположены.
— Отдай кассеты, шушера! — прохрипел говорун.
Он не успел еще поднять свою трубу, как уже падал спиной, раскинув руки, в смотровую яму, с грохотом обрушивая кучу металлолома. Аркадий, вместо того чтобы идти ему на помощь, метнулся в глубь депо. Куликов — за ним. Аркадий вскочил в темный салон одного из трамваев и полетел к противоположному концу вагона на соединение с молчуном, который громко топал где-то в той стороне.
— Петруха! Ты что там шумишь? — услышал вдруг Куликов глухой голос Петренко из-под трамвая. Очевидно, именно под этим вагоном он и устраивался на ночь. «Еще не хватало!» — подумал Куликов. Аркадий перескочил в другой трамвай, потом в третий: они кружили невдалеке от освещенной конторки. Где-то рядом носился и молчун. Почти настигнув наконец Аркадия, Куликов отчаянно сжал цилиндр и попытался сбить его с ног. Аркадий ловко ушел от удара и неожиданно напал сам, пришла пора защищаться Куликову.
— Петренко! — заорал он. — Сиди в яме и не высовывайся!
Очевидно, Аркадий настраивал себя всерьез. Куликов несколько расслабился, выкрикивая предупреждение Петренко, и тут же на него обрушился целый вихрь быстрых, не всегда точных ударов. Один пришелся в боковое стекло, которое треснуло и обрушилось. Но у Аркадия не было Прибора и ему не помогал Парс, мастер ментального боя. Аркадий не мог выйти победителем.
— Петруха, держись! — услышал Куликов, но уже совсем в другой стороне, у конторки. Петренко, видно, сообразил что к чему, только не сориентировался спросонья в темноте и побежал на свет. «Но там же крепыш с Афиногеном!» — промелькнуло у Куликова в голове. Два яростных удара — и Аркадий, распластавшись, лежал на сиденье. Сквозь разбитое стекло трамвая Куликов видел свой стол с видеомагнитофоном, кресло и крепыша с Петренко, которые совсем сблизились: один — с дубинкой, другой — с гаечным ключом. Афиногена не было рядом: по всей вероятности, он почел за лучшее убраться подальше. И вдруг Куликов вспомнил: «Смотри, Петренко, береги голову!» Врач! Операция! На него по темному салону беззвучно надвигался молчун. «Выпрыгнуть в окно? Броситься к ним? Нет, не успею!» Все это он успел продумать в одно мгновение. Молчун был совсем близко. «Не успею!» И тут он ощутил в руке тяжесть цилиндра. Да, оставался только один выход. Петренко неуклюже размахивал гаечным ключом, а крепыш поднимал дубинку, точно как молчун в двух шагах от Куликова. «Береги, Петренко, голову!» Цилиндр, пущенный словно снаряд, решил дело. Никогда самому Куликову не удалось бы бросить его так сильно и так точно, но Парс был настоящим мастером. Крепыш упал, а у Петренко вырвалось изумленное восклицание. Все! Теперь Парс ему, Куликову, больше не подмога. Он повернулся к молчуну и сжал кулаки. Теперь одна надежда оставалась — на собственные силы.
К счастью, молчун тоже изумился и повернул голову на возглас Петренко. Собрав всю свою силу в кулак, Куликов ударил — по-простому, без хитростей. Молчун удивленно охнул и тяжело осел, роняя дубинку.
Это была настоящая победа! Его, не Парса!
Он подходил к конторке, гордо улыбаясь.
— Ну ты даешь! — восхищенно приветствовал его Петренко. И вдруг закричал, указывая пальцем за спину Куликова: — Петруха! Осторожнее!
Тот обернулся.
Говорун пришел в себя, вылез из ямы и прихрамывая подкрадывался к Куликову сзади. Он был в ярости, и кусок ржавой трубы покачивался в его руке.
XI