Слушайте звезды!

— Охотнички, — зло сказал Сергиенко. — Не удивительно, что сургоры от них в океан удрали. Тайфун — что? Мелочь. Его все-таки издали видно и слышно.

Контейнер, изготовленный из усиленной прочности металлизированной пластики, оказался начиненным спорами, — и эти споры, выделив парализующие вещества, замерли в протоплазме, — готовились к вегетационному периоду.

— Выходит, они вроде тех грибов, что сквозь бетон пробиваются, — сказал Скрибнер. — Ничем не остановишь. Сильны.

— Нужно показать их сургорам, — предложил Тронхэйм, — и объяснить…

— Сначала найди на них управу, — перебил его Скрибнер, — потом уже устраивай демонстрацию последних моделей.

Утро шестого дня ничем не отличалось от пяти предыдущих. Предполагалось, что сегодня Тронхэйм повторит попытку настичь колдуна, Сергиенко попробует добиться аудиенции у Дек-Торилы. Ланской по-прежнему занимался «сороконожками» и ничего больше знать не хотел, а Скрибнер изводил командира, требуя разрешения на повторный осмотр развалин материкового поселения. Рассчитывал найти другие рисунки.

Ипполит Германович, прикидывая мысленно различные варианты разговора с Карпацико-тином (в случае, если вообще удастся с ним поговорить), шел не спеша к шлюпке, когда вдруг заметил метнувшуюся между пальмами тень. Тронхэйм остановился, всматриваясь. Никого… Он подошел ближе к месту, где заметил движение, и увидел притаившееся за мохнатым стволом существо… От неожиданности Тронхэйм тихо вскрикнул, и существо, подскочив на месте, помчалось к берегу и скрылось под водой.

Тронхэйм торопливо вернулся в дом и, найдя Винклера, доложил о происшествии. Саймон Корнилович несколько мгновений молча смотрел на социолога, переваривая сообщение, затем приказал:

— Всех собрать.

И когда группа собралась в столовой, Винклер без предисловий сказал:

— Тронхэйм видел «арбуз». Тот самый, на ножках.

— Где, — вскочил Скрибнер. Тронхэйм махнул рукой в сторону пляжа:

— Здесь, рядом с домом.

— Зеленый арбуз? — полюбопытствовал Сергиенко.

— Нет, — сказал Ипполит Германович, — не зеленый. Коричневый, в светло-желтую полосочку.

— Большой?

— Арбуз как арбуз, — пожал плечами Тронхэйм, — размеры вполне арбузовые.

— Куда девался? — спросил Скрибнер.

— В воду. Нырнул и исчез.

— Он один был?

— Я видел одного.

— Так, — Винклер хлопнул ладонью по столу. — Чую приближение событий. Хотелось бы знать, каких именно. На сегодня поездки отменяются, всем быть в лагере.

Расположившись так, чтобы видеть кромку воды, Скрибнер и Тронхэйм сидели в пальмовой роще. Адриан Антонович подобрал орех, валявшийся неподалеку, и перекатывал его в ладонях, вполуха слушая Тронхэйма. Ипполит Германович все еще переживал неудачу своей попытки встретиться с Карпацико-тином, и поэтому принялся рассуждать о колдунах вообще.

— …и по-прежнему остается абсолютно невыясненной природа этого явления, — говорил Тронхэйм, набирая в горсть песок и разбрасывая его вокруг себя, словно сеятель зерна. — Почему начало везде и всегда одинаково? Гипотез по этому поводу создана масса, равно как и теорий… и все они усердно опровергают друг друга, а если учесть к тому же, что любая научная теория имеет как минимум два выхода в реальность, — так сказать, два лица… или может быть, лучше сказать, что любая теория двухвалентна? — то и вовсе получается, что в этом вопросе концов не найти, клубок предвзятых мнений, и ничего больше. Почему всегда — колдун, знахарь, ворожея? Почему мы ни разу не встретили племенную культуру, реально видящую мир, без мистики, суеверия, мифа?

Скрибнеру было безразлично — почему. Его интересовали причины гибели материковых поселений; но на материк его не пустили, и он слушал Тронхэйма — делать все равно нечего, отчего и не послушать?

— …одно и то же явление природы можно объяснить по-разному, и сложность заключается в отборе — как отобрать наиболее приемлемое, убедительное из этих объяснений? Почему на ранних этапах любые мыслящие существа верят в душу, духов, почему всегда возникают системы традиционных верований, и как следствие — фетишизм?

— Не знаю, — буркнул Скрибнер. — Не все ли равно?

— Что значит — все равно? — возмутился Тронхэйм. — Ты соображаешь, что говоришь? Впрочем, тебе, конечно, все равно, функционер несчастный… А вот мне каково?

— А что — тебе?