Слушать в отсеках

Они и дальше продолжали бы спорить, если б из второго отсека не вылетел ошалевший от счастья старший лейтенант Лобзев. Гулко захлопнув за собой переборочный круглый люк, он, сияющий, мгновение-другое постоял в обалделом онемении и вдруг завопил:

— Ур-р-ра-а-а!!! — Все повернулись к нему в недоумении. — Ур-р-ра-а-а!!! Сын родился!!! Сережка! Во! Только что радиограмму получил: «Поздравляю, родился сын. Назови его сам. Целую, Муза». — Лобзев поцеловал бланк радиограммы. — Ур-р-аа!

— Что за шум в центральном посту? — раздался с мостика недовольный голос командира.

— Товарищ командир, у старшего лейтенанта Лобзева родился сын, — с готовностью доложил Казанцев. По вахте он сейчас был старшим в центральном посту. — Только что радиограмму получили.

Командир несколько мгновений помолчал и ответил:

— Есть. Старшину команды радистов на мостик. — И тут же щелкнул тумблер включения корабельной трансляции. — В носу! В корме! Говорит командир. Товарищи подводники, только что получено радостное сообщение о том, что в семье старшего лейтенанта Лобзева родился сын. От имени всех нас поздравляю вас, Вячеслав Станиславович, желаю, чтобы сын ваш рос здоровым, крепким, радовал родителей и со временем тоже стал подводником. Еще раз поздравляю вас и вашу супругу. — В динамике щелкнуло, торжественная часть закончилась. За обедом сегодня все выпьют «наркомовские» за лобзевского Сережку.

В горле рубочного люка завыло — это на мостик выскочил старшина команды радистов Эдик Павлейко. Стройный, подтянутый красавец с маленькими, по-мушкетерски подвитыми усиками, он, наверное, не терял своей франтоватости даже во сне. От погончиков до ремня суконку его пересекали две отутюженные складки, ремнем они прерывались, а затем такие же наутюженные складки продолжались на брюках. Знаки отличника ВМФ и первого класса надраены до солнечного сияния и размещены на суконке точно по уставу. И ничего лишнего, только то, что положено, что им заслужено. Все на нем новехонькое, начищенное.

— Товарищ командир, старшина первой статьи Павлейко прибыл по вашему приказанию, — доложил, и ладонь его от пилотки точно в соответствии со Строевым уставом упала вниз и прижалась к бедру. Ну и красив, чертяка! Прямо хоть на показ! А ругать все равно придется.

— Скажите, Павлейко, с каких это пор офицеры корабля узнают содержание радиограммы раньше командира? Кто ввел у нас этот порядок?

— Товарищ командир, старший лейтенант как сменился с вахты, так и не отходил от дверей радиорубки. Он ждал эту радиограмму. Пришла она открытым текстом прямо в его адрес. Я хотел ее прежде вам доложить, но Лобзев ее у меня из рук вырвал. Дело такое, товарищ командир…

— Ну ладно, раз дело такое, то придется на первый раз вас простить. Но…

— Ни в жисть, товарищ командир. — Было заметно, что старшина замечание выслушал только из вежливости. Сделай его кто-нибудь другой, он огрызнулся бы, убежденный в своей правоте.

Когда Павлейко ловко юркнул в люк, Радько улыбнулся и покачал головой.

— Артист! — В голосе его чувствовалось восхищение. — Артист!

— Неплохой старшина и специалист первостатейный. На мастера осенью сдавать будет. Вот только очень уж много в нем… показного усердия.

— Лучше пусть будет показное, чем никакого. Побольше бы таких.

— Да как сказать. Посмотришь на таких вот исполнительных бодрячков — «есть», «будет сполнено!», каблуками щелк, щелк — и вроде бы кругом сплошное благолепие. А у самого этого бодрячка под крахмальной рубашкой грязная шея. Таких людей больше заботит форма, чем содержание. Поймите меня правильно, каких-либо серьезных претензий к Павлейко у меня нет, но и душа к нему не лежит. И все тут! Возможно, это и моя причуда, но когда речь идет о деле, я не разделяю его на составные — важные и неважные. В серьезном деле все важное. Помните, кажется, у Маршака есть баллада о гвозде? Смысл ее заключается в том, что у кузнеца не оказалось гвоздя, чтобы подковать перед боем лошадь полководца. В бою отлетела подкова, лошадь упала, полководец погиб, а его войско убежало с поля боя. Только лишь из-за того, что у кузнеца вовремя не нашлось гвоздя. Павлейко умеет четко препарировать всю свою службу на то, что обязательно надо сделать — иначе накажут, и то, чем можно пренебречь. Не заметят. А если и заметят, то спустят. Случай с радиограммой вроде бы и мелочь, но все равно отступление от узаконенного порядка. И не наказал я его только потому, что не хочу омрачать радости Лобзева.

— Не знавал я за вами такой строгости, Николай Филиппович. У нас, у кадровиков, за вами прочно закрепилась репутация командира мягкого, гуманного, противника любых репрессалий.

— Эта репутация ошибочная. Кто-то у вас там спутал элементарную вежливость с требовательностью. Не обязательно кричать на своих подчиненных, чтобы они были исполнительными. Можно и тихо приказать, а люди все сделают.

Золотухин рассмеялся:

— Мы это с Валентином Ивановичем на себе сегодня прочувствовали… — Увидев недоумение на лице Логинова, пояснил: — Когда вы вахтенному сигнальщику нагоняй делали.

Теперь улыбнулся и Логинов.