Слушатель

— Ты, должно быть, из неблагополучной семьи, — оценивающе хмыкнул Партлоу, зажав сигарету между зубов.

— А ты нет? — в одно мгновение ее голос и манера поведения изменились — она погладила его по щеке кончиками пальцев, и заговорила, как маленькая девочка, болтающая со своим кавалером в соседнем кафе-мороженом. — О, обиженный малыш плачет из-за ранки, потому что большая плохая тетя Джинджер привлекла к делу третьего… и теперь малыш хнычет и распускает нюни, не понимая, что тетя Джинджер старается заботиться и о его интересах тоже. Разве не этого ты хочешь, Золотко?

— Прекрати.

Он раздраженно оттолкнул ее руку, но Джинджер, хихикая, снова попыталась погладить его по щеке. Казалось, ей доставляло несказанное удовольствие наблюдать за тем, как он ежится от дискомфорта — для нее это словно было интересной комедией со времен, когда Братья Маркс бушевали во Фридонии в «Утином супе»[17].

Партлоу почувствовал, что кровь его начинает закипать от гнева. Однако все это действо не успело превратиться в уродливую скандальную сцену — диспетчер объявил по громкой связи о прибытии на второй путь поезда Язу-Сити & Миссисипи Вэлли из Джексона.

— Вот и наш мальчик, — сказала Джинджер и в последний раз коснулась щеки Партлоу. Она встала, и он начал подниматься вслед за ней, но женщина положила ему на плечо руку, останавливая. — Подожди здесь, пока я пойду и приведу его.

— Зачем? Ты хочешь напомнить ему, не называть тебя твоим настоящим именем в моем присутствии?

— Я знала, что у тебя варят мозги. Будь добр, сохрани их для случаев, когда они понадобятся.

Она отвернулась от него и целеустремленно зашагала к сводчатой арке, ведущей к платформам. Партлоу вознамерился отправиться вслед за ней, и уже поднял ногу, но передумал, решив не давить на нее. Он снова опустился на скамью и принялся докуривать сигарету. Ему в голову пришла мысль, что каждый, кто смотрел на Джинджер ЛаФранс сегодня — с этой ее убогой прической, с отсутствием макияжа и соблазнительного покачивания бедер, одетую в консервативное темно-фиолетовое платье с отделкой цвета светлой лаванды — скорее всего, принимал ее за школьную учительницу или библиотекаршу, пришедшую на вокзал, чтобы встретить своего пожилого дедушку.

А она хороша, — подумал Партлоу. Он курил сигарету и наблюдал за тем, как люди перемещаются по вокзалу и иногда бросают взгляды в сторону арочного прохода, где обрывки пара от поездов залетали в терминал, словно блуждающие призраки.

И тут он снова увидел Джинджер: она возвращалась в компании молодого человека, которому на вид нельзя было дать больше двадцати пяти лет. В руках он нес единственный потертый коричневый чемодан, пока Джинджер тихо рассказывала ему о чем-то. Лицо ее в этот момент лучилось самодовольством и давало понять, что в личном мире Джинджер ЛаФранс было все в порядке.

Когда они приблизились Партлоу затушил сигарету и поднялся им навстречу. Молодой человек, которого, по словам Джинджер, звали Донни Байнс (хотя это имя звучало не менее сомнительно, чем ее собственное) окинул его сдержанным взглядом. При детальном рассмотрении новый член их команды имел вид примитивного пещерного неандертальца, судя по его массивной выступающей нижней челюсти и нависающему лбу, к тому же его голова оказалась увенчана прядями сильно отросших рыжеватых волос, в то время как по бокам она была выбрита наголо. Ростом около пяти футов и восьми дюймов, так называемый Донни обладал широкими плечами, на фоне которых бедра казались чрезвычайно узкими. Этот человек выглядел так, будто легко мог вступить в бой даже с лучшими бойцами. Его глубоко посаженные глаза под нависающим лбом уже бегали по сторонам, как будто искали драку, в которую можно было бы ввязаться.

Одевался он совсем не по нынешней моде: на нем были коричневые сапоги, коричневые брюки с более темными коричневыми пятнами на обоих коленях и простая голубая рабочая рубашка с закатанными рукавами — видимо для того, чтобы демонстрировать его накачанные жилистые предплечья. Завидев Партлоу, Донни уставился на него и в это самое мгновение будто отправил ему мысленное сообщение: Я надеру твою чертову задницу, если захочу.

Партлоу натянул на лицо улыбку.

— Итак, — непринужденно заговорил он, когда они оказались в пределах слышимости, — ты и есть Донни!

Донни не улыбнулся. Он смотрел на протянутую руку Партлоу на секунду или на две дольше положенного, прежде чем пожать ее, а затем его темно-коричневые, почти черные глаза застыли на лице Партлоу, и он усилил хватку до такой степени, что последний испугался, что суставы его руки могут треснуть, но удержал улыбку на месте.

— Как дела? — спросил Донни таким голосом, какой был бы у реки Миссисипи, полной песка, грязи и плотного старого ила, если бы река обладала даром речи. Заговорив, парень блеснул серебряным зубом во рту, и Партлоу посчитал, что остальные зубы выглядят черными и стертыми из-за постоянного пережевывания жесткой плоти других пещерных людей, с которыми он сражался.