Служанка

Что меня немного настораживало — создавалось ощущение, что это не просто пролетарская месть выскочке. Тут непонятно, что лучше. Если тупо из зависти, значит, это не красит саму Анюту, если отыгрывается за пренебрежение, то малышке палец в рот не клади. Но сейчас она и папеньку зацепила. И очень неплохо — «Родители с сыном — это было бы мило». Каждое упоминание о семейных ценностях ему как нож по сердцу!!!

И не только это. Почему-то казалось, что она как роскошный сундучок с двойным дном. В том, что она порядочная и искренняя, я не сомневался. А вот в чем сомневался, я не могу понять. Может, она просто не нашла свой имидж? И этот блондинистый пучок на голове ей совершенно не идет? Или очки как — то не вяжутся? И чем дальше, тем больше я увязал в мыслях и тем больше не понимал, что не так.

Но как бы то ни было, мне хотелось ее видеть, пытаться играть с ней в теннис, пускать слюни от ее запаха. И ничего с этим не мог поделать. А она подбрасывала мне загадки и подбрасывала. События следующего дня вообще сбили мои «заводские» настройки и поставили на недопустимую грань «Я влюбился».

Родственники собирались в театр. Вернее, собиралась Вероника. С утра все уже знали, во сколько у нее маникюр, косметолог, стилист, он же парикмахер. Она носилась по дому, как угорелая кошка, доставая Аню тупыми «подай — принеси». Повариху довела до белого каления требованиями непонятно чего легкого и сытного.

Апофеоз наступил на решающей стадии. Длинное вечернее платье, очевидно, от кутюр, или где-то рядом, идеальная укладка, бриллианты, которые в дневном свете выглядели простыми стекляшками, и непередаваемое выражение торжества на лице. Будто она не в театр собралась, а замуж за какого-нибудь Принца Гадского. Папенька либо не замечал, что на его лицо приклеилось выражение неадекватной слюнявости, либо никак не мог его стереть. Он не отрывал щенячьего взгляда от Никотинки, оглаживая им ее обнаженные плечи, хрупкую талию, грудь, поднятую на должную высоту соответствующим бельем. А мы, (я, Анюта и Дарья Степановна) словно свита, призваны были посмотреть на это великолепие. Естественно, призваны были Дарья Степановна и Аня — нужно бы было постоянно поддакивать, отвечать на вопросы, поправлять складки, подать сумочку, принести салфетки и много еще чего. Я же находился тут как волонтер, в отчаянной надежде увидеть что-нибудь интересное. И не ошибся.

Триумф Никотинки длился недолго. Крутнувшись последний раз перед большим зеркалом в гостиной, чуть ли не поцеловав свое отражение, Никотинка победно задрала голову и тут же схватилась за живот. Неприлично громкие звуки, сопровождавшие обычно расстройство кишечника, услышали даже мы, находясь не на самом близком расстоянии.

Не успел заметить, как отреагировали остальные, но я испытал настоящий поросячий восторг. Такого подарка Судьбы просто не ожидал.

Недоумение, испуг, мучительная гримаса боли сменились на лице Никотинки за несколько секунд. И если первый спазм она еще могла отнести к разряду недоразумения, то второй явно показал, что ей нужно поторопиться и явно не в театр. Подобрав платье, она с громким стоном ринулась в туалет.

Дарья Степановна, не боясь, что я оскорблюсь нелицеприятным замечанием в адрес мачехи, философски произнесла:

— Очевидно, переволновалась барышня. Не в привычку ей в приличное общество собираться.

Черт, даже совсем новые люди тут же угадывают суть происходящего! В слово «барышня» было вложено столько сарказма, что было понятно — не верит она ни в какие высокие материи, в которые старается папенька завернуть свою похоть. Про «общество» вообще молчу.

Перевожу взгляд на Анюту — лицо непроницаемое, как у настоящего индейца и только лишь дрогнувший уголок губы выдает ее.

Она считывает вопрос в моих глазах, флегматично пожимает плечами и выдает офигенскую фразу, от которой я чуть не рухнул.

— Наверно, что-то не в ту чакру попало.

Занавес. Теперь желудочные колики начались и у меня. Понимаю, что это крайне негуманно, ржать, когда человек испытывает мучения, но сдержать проявления злорадства выше человеческих сил. А я всего лишь человек и поэтому сейчас получал несказанное удовольствие.

Уходить из зрительного зала я не торопился— главная героиня сегодняшнего представления должна еще выйти «на бис».

И она не подводит! Пару раз предпринимает героические попытки вернуться на «сцену», однако с каждым разом она выглядит все хуже и хуже. Бледность на лице сменяется зеленоватым оттенком, и Никотинка снова ныряет в туалет. Папенька, как встревоженная наседка, топчется там же и без конца задает один и тот же вопрос: «Никуша! Детка, как ты?» Хотя ответ и так очевиден.

Как очевидно и то, что запланированное шокирование почтенной публики сорвалось.

— Матвей, я не могу, — едва слышно простонала Никотинка из-за двери. Понятное дело, даже самый страстный любитель оперы не сможет наслаждаться высочайшим искусством, когда все мысли крутятся вокруг унитаза. Не говоря уже о той, которая связывает посещение Большого исключительно с болезненным желанием «соответствовать».