Служанка фараона

- Тебе надо уходить! - обратился он к юноше. - Скоро придут слуги. Я... сдержал свое обещание. Теперь ты сдержи свое! - И повернувшись ко мне, сказал: - Ты идешь со мной?

Он не стал ждать ответа, схватил меня за руку и с силой увлек за собой. Я не спрашивала, что все это означает. Я знала, что не получу ответа, да я и не нуждалась в нем.

Мне внезапно все стало ясно, как если бы мне открыла это сама Маат, повелительница правды. Значит, после нашего разговора старый жрец взял лодку и отправился вниз по Реке, пока не натолкнулся на барку, в которой сидел сын Исиды. И хотя тот был в одежде гребца, он узнал его, перешел к нему в барку и поговорил с ним.

Я, конечно, не знала, какими словами жрец отговаривал сына Исиды отказаться от выполнения своего замысла. Предостерегал ли он его об опасности? Это вряд ли бы помогло. Или угрожал ему? Это было еще бесполезнее. Тогда, возможно, заклинал, говоря: "Подожди, придет твое время и ты обретешь свое право!" Или сказал: "Доверься мне, и я обещаю тебе, что ты принесешь жертву, не повергая страну в кровь и слезы!"

И тот принес жертву. Правда, не как царь, а как сын.

Да, все это мне было ясно. И еще одно: с сегодняшнего дня я перестала быть ребенком.

В один из ближайших дней во дворец прибыл гонец из храма Птаха. Он принес известие о том, что молодой царь, а с ним еще несколько его товарищей убежали из-под стражи.

Сама я не видела этого гонца и не знала, с кем еще, кроме царицы и Верховных уст, он говорил. Однако во дворце тонкие стены, а вокруг слоняется много подслушивающих и болтающих.

Рассказывали, что царица Хатшепсут не спала по ночам, у нее под глазами лежали глубокие тени. Но когда озабоченная кормилица осмелилась заговорить с ней, она усмехнулась:

- Я не сплю из-за храмов моего отца Амона. Каждую ночь я думаю о том, как я возведу новые и украшу уже построенные еще более богатыми драгоценностями.

- Ты думаешь, госпожа, что тогда Он скорее защитит тебя? Что Он держит над тобой свою руку и не допустит твоих врагов? - А когда царица изумленно посмотрела на Аменет, та заговорила более настойчиво: - Часто тот злейший враг, кого считают лучшим другом!

- Это относится к Сенмуту? - вспыхнула царица, и гневная складка перерезала ее лоб. Но затем, сдержав себя, она приказала: - Уведи детей!

Через несколько недель снова прибыл гонец и сообщил, что сын Исиды и его товарищи вернулись - они охотились в пустынных горах. И рассказывали, что царица промолчала, когда ее спросили, что же следует предпринять, а Сенмут распорядился сделать запоры на воротах храма крепче, а его стены выше; товарищей же царя сослать в рудники.

Туда, где был мой брат? Мой брат Асса? И разве старый жрец не пообещал заступиться за него?

Когда я спросила его об этом, он ответил:

- Я справлялся о нем. Узнал, что его доставили на рудники, где добывают бирюзу. Там у меня есть друг, он несет службу в храме Хатхор, повелительницы бирюзы. Я ему написал.

Ответ пришел не скоро. Он гласил, что Асса убежал. Было ли это утешением? Моя мать в этом сомневалась. Разве можно забыть об ужасах пустыни? А племена, жившие в песках, у которых он, может быть, попросит убежища, примут ли они его как друга или убьют как врага?

Потом прошло много, много времени. Сенмут был в разъездах. Ему приходилось ездить в каменоломни и следить за постройкой храмов - и не только в царском городе, но и тут и там - по всей стране.

Небем-васт вышла замуж за сына садовника. Хотя она продолжала приносить букеты и фрукты для нашей госпожи (а для нас каждый раз полный мешок новостей), она сама больше не прислуживала, и ее сменила другая девушка. Странно было делить каморку с новенькой, которую теперь уже я вводила в ее обязанности, давала ей наставления и даже распоряжения.

Теперь не только в храме Амона, но и в самом дворце на меня перестали смотреть как на проданное в неволю существо, стоявшее на самой нижней ступеньке этой высокой лестницы и страдающее от произвола всех и всякого. Случилось даже так, что через некоторое время я стала запевать в хоре, потому что заболела та девушка, которая возглавляла его до сих пор; бог же, когда жалует эту службу, заботится не о происхождении и чине, а о чистоте и благозвучии голоса.

Все же руки у меня дрожали, когда я впервые подняла их перед собой, чтобы жестами вписать в воздух свою песню, а в горле как будто застрял камень. Так продолжалось до тех пор, пока я не заставила успокоиться громко стучавшее сердце, а потом вознесла до слуха богов рвавшуюся из моих уст песню.

Все ли они прислушивались к тому, о чем пело столь юное создание? Не только Амон, владыка престолов, не только Хатхор, его возлюбленная, но и великая мать богов Мут, и трижды священный Тот? А может быть, и все Девять богов царского города?

Во всяком случае, меня слушали Нефру-ра и Аменет, Абет и Унас. Когда девушкам надоедали уроки молодого писца, которые тот давал в отсутствие Сенмута, они часто звали меня спеть им. И даже Унас больше не смотрел мимо меня, а улыбался, когда я кончала песню.

Однако самые большие изменения произошли в жизни моего брата и нашей матери.