Служанка фараонов

Каждый вечер Ити пересчитывала гусей, но не била меня, узнав, что одна из еще не оперившихся птиц сдохла. Конечно, она никогда и не хвалила меня, даже если удавалось сохранить птиц во время повальных болезней. Но другим она говорила – и я знала об этом, – что еще никогда она не получала столько птиц от одного выводка, как теперь, когда гусей пасла я.

Вскоре я приобрела еще одного товарища, и произошло это так.

Неподалеку от моего родника, через всю равнину, которая тянулась вдоль берега, была вырыта канава, куда во время дождей стекала вода. Справа и слева от канавы росли деревья, тогда как сама равнина была покрыта травой и только родник был окружен низким кустарником.

Я никогда не ходила туда со своими гусями. Ити строго-настрого запретила мне это делать. Не знаю, может быть, потому, что на крутых откосах у канавы мало корма, а может быть, она верила, что там бесчинствуют злые духи. Мне много рассказывали о том, что там будто бы случалось, но это лишь разжигало мое любопытство, хотя и пробуждало страх.

И вот в один прекрасный день я отдыхала у источника, в тени кустарника, где укрылись и гуси, так как солнце стояло высоко и воздух дрожал от зноя. Вдруг я услышала какой-то жалобный звук. Он нарушил тишину, стоявшую в полуденные часы над землей, и был так настойчив и необычен, что я очнулась от дремоты и вскочила на ноги. Звук доносился со стороны канавы Я подождала немного, не станет ли снова тихо, но голос жаловался, скулил, причитал, как будто кто-то очень несчастный просил о помощи в беде. Со мной творилось нечто странное. Будто неведомая сила несла меня навстречу этому воплю. Посмотреть, кто же кричит! Помочь! Но с не меньшей силой меня тянуло обратно. Что, если то жуткое, что напало на другого, тронет и меня? Прочь! Скорее прочь!

Этот разлад я потом еще не раз ощущала в своей жизни, когда что-то темное, невидимое, незнакомое, казалось, подбирается ко мне, и каждый раз, как и тогда, победу одерживало желание пережить необычное, узнать нечто особенное.

Я со всех ног бросилась к канаве, а мои пернатые друзья, громко гогоча, отправились следом за мной. Сердце мое замирало.

Быть может, я и не добежала бы до цели и повернула с полпути назад, если бы крик не прервался так же внезапно, как и возник. Тогда я призвала на помощь все свое мужество и, сама не знаю как, подошла к краю канавы. Там я увидела, что под одним из деревьев лежит большая обезьяна.

Может, она упала сверху? Но разве обезьяны падают с деревьев? Я осторожно приблизилась к ней. Она не шевелилась. Из ее плеча торчала стрела.

Обезьяны причиняли много вреда на полях дурры, и Параху приказал своим людям стрелять в них отравленными стрелами. Вероятно, эта тоже погибла от такой стрелы. Я уже ничем не могла помочь обезьяне и повернулась, чтобы уйти, но вдруг заметила, как что-то на ней шевелится. Это был малыш! Он крепко вцепился в шкуру матери и как раз поднял голову. У него были живые глаза, и он смешно поводил носом. Затем он снова прижался к груди матери, и вскоре опять раздался тот же жалобный стон.

Тогда я собралась с духом, подошла и схватила зверька за загривок. Я боялась, что он уцепится за шкуру мертвой матери и не захочет ее выпустить. Однако мне удалось – легче, чем я думала, – оторвать его от холодной материнской груди и взять на руки. Малыш сразу же крепко обхватил меня за шею, даже сделал мне больно. Так я принесла маленькую обезьянку домой.

Мать хотела отобрать ее у меня, ибо ее вовсе не радовала мысль делиться нашей скудной едой еще с одним существом. Но я так жалобно плакала, что она в конце концов разрешила мне оставить малыша. Вероятно, она втайне надеялась, что он скоро погибнет, так как он был совсем маленький, а ведь даже человеческое дитя трудно выкормить без матери. Но я разжевывала зерна дурры и финики и кормила его. И он вырос, стал красивым самцом и очень привязался ко мне.

Я обучила его некоторым фокусам. Вскоре он уже умел вставать на задние ноги и ходил так забавно, будто канатоходец по канату. Он колол камнем орехи пальмы дум, прыгал через мои вытянутые руки и приносил назад все палки, которые я бросала. Он стал всеобщим любимцем, и даже Ити смотрела сквозь пальцы на его дурачества. Но однажды я на него разозлилась и здорово поколотила за то, что он задушил гусенка. Едва я его выпустила, как он убежал, и я уже думала, что он больше не вернется, и раскаивалась в своей строгости. Однако через некоторое время, когда я сидела в траве, он вприпрыжку подбежал ко мне и бросил несколько фиников. Затем искоса, с приличного расстояния, он посмотрел на меня и отскочил в сторону. Но когда он снова принес мне финики, я позвала его и в знак примирения потрепала за густую гриву, которой уже обросла верхняя часть его туловища.

Этот случай оказался вдвойне полезным. Никогда больше обезьяна не причиняла вреда гусятам и к тому же стала часто приносить мне финики и орехи пальмы дум, что было очень кстати, ибо моя пища оставалась довольно скудной.