Служанка (СИ)

«Предки наши не дураки были, – вспомнились мне слова Микошки. – Знали, на каком месте замок строить. Видишь, какое у него основание? Во-о-от! Гора. Скала неподвижная. А еще, говорят, первые арны кровью своей место это заговорили, чтобы непоколебимо дом их стоял до скончания веков».

Я сортировала картофель, а мысли бродили, где им вздумается. От прошлого замка к настоящему перешли, а там и к хозяину Белвиля свернули. Было в арне что-то такое, отчего внутри и страшно, и одновременно щекотно делалось. И хотелось в глаза его, не отрываясь, смотреть. И лицо разглядывать. Вот, вроде и не красавец писаный, и черты резкие, и от канонов имперских далек, а столько в нем силы нечеловеческой скрыто, что невольно дух захватывает. Граф напоминал мне вирош – обережный орнамент с потайными знаками внутри. О нем мало кто знал, а меня Паница научила, показала, как на изнанке судьбы тонкие нити оберега вплести и от чужих взглядов скрыть. Вот бы попробовать арну такой вышить! Давно у меня подобных желаний не возникало, а тут прям как в сердце толкнуло, и фрагменты вироша перед глазами возникли.

Я так задумалась, что не заметила, как выронила из рук клубень. Наклонилась, чтобы поднять его, да так и застыла, заслышав какой-то звук. Тихий, медленный, с небольшими промежутками, будто чье-то сердце стучит. Тук-тук… Тук-тук… У меня от страха мороз по коже прошел. Что за лиховщина? Я поднялась с перевернутого ящика, на котором сидела, и уставилась в темноту. Стук не умолкал. Он становился то громче, то тише, бился в такт моему собственному сердцу, въедался в мозг своей неотвратимостью, гулом заполнял все пространство вокруг. Мне показалось, что даже стены ему в такт вибрируют.

«Мать-Создательница! Неужто тут души неупокоенные остались?».

Не успела я так подумать, как в подвале наступила тишина. Будто и не было ничего. И как я не прислушивалась, никаких подозрительных звуков больше не услышала.

А время шло. И картошки еще шесть ящиков осталось. Не успею перебрать – ни мне, ни Златке не поздоровится!

Я отвела со лба выбившиеся из косы волосы, решительно придвинула очередной короб и ухватила большой, покрытый глазками клубень. И пусть себе любопытство страдает, не буду я думать о том, откуда этот звук взялся. Не буду – и все! Мне и без того забот хватает.

– Эй, убогая, ты там? – послышался сверху высокий голос Минки.

Интересно, чего она здесь забыла? Минка была второй горничной, убиралась на хозяйском этаже, и с нами, простыми служанками, никогда не разговаривала. Не считала достойными своего общества.

Я оторвалась от работы и посмотрела на лестницу. На верхних ступеньках появились хорошенькие туфельки на каблучках, подол синей юбки и кокетливо выглядывающая из-под нее вышитая кайма рубахи. Минка, в отличие от нас, чернорабочих, всегда была щеголихой. В любовниках у нее сам начальник стражи ходил, вот она и форсила.

– О чем с тобой хозяин разговаривал?

Минка спустилась на несколько ступеней, и я смогла увидеть ее лицо.

– Ну? – притопнула она ногой.

Я развела руками.

– Не прикидывайся! Когда надо, ты все, что угодно, объяснить можешь, – не отставала Минка.

Я равнодушно пожала плечами и взялась за очередной клубень.

– Чего рожу отворачиваешь? Я тебя насквозь вижу! – разозлилась горничная. – Хочешь из грязи выбраться? Решила к хозяину в постель залезть? Так вот, запомни: не бывать этому! Он моим будет. И только попробуй мне дорогу перейти! Уничтожу.

Она резко крутанулась, отчего ее юбки взметнулись, открыв ноги почти до колен, и потопала наверх. А я усмехнулась и потянулась за очередной картофелиной. Тоже мне, угроза! Что она может? Дрова мраловым корнем натереть? В камин воды плеснуть? Салте наябедничать? Так мне не привыкать нагоняи получать. И тут внутри словно ледяной волной обдало: а что, если Минка любовнику нажалуется? Ганза – мерзкий тип. Даром, что глава стражи, а сам – бандит бандитом. А еще он с Лершиком дружбу водит, они друг друга прикрывают, делишки вместе обтяпывают. В прошлом году лес хозяйский кадарцам продали втихаря, нынешней зимой серебряные кубки – старые, еще прадеду лорда Штефана принадлежавшие, – заезжим купцам сторговали. Об этом никто, кроме меня, не знает. Да и я бы не узнала, если бы не мое проклятое любопытство. Или наблюдательность, как деликатно называла это качество матушка.

Я раздумывала над словами Минки, а сама фасовала картошку по разным ящикам. Мелкая, крупная, средняя… Хорошая, проросшая, гнилая… Для кухни, для свиней, выкинуть…

Время летело незаметно, и вот уже в последнем коробе показалось дно, а вскоре он и вовсе опустел. Я поднялась и разогнула уставшую спину. Все. Осталось только по местам все расставить да мусор вынести, и можно считать, что работа выполнена.

Я поставила ящики на деревянные настилы, оттащила короба с отходами к лестнице и понесла один из них наверх.

Интересно, сколько сейчас времени? Судя по тому, что живот от голода сводит, ужин не за горами. Представилась горячая, исходящая паром каша, жареные потроха с подливой, и я налегла плечом на низкую дубовую дверь.