Служанка (СИ)

Вместо этого провела ладонью по размеренно поднимающейся и опускающейся груди, пригладила густую темную поросль, дивясь ее мягкости. А потом нащупала несколько старых рубцов – длинных, неровных, будто кривыми стежками стянутых. Пальцы дрогнули и тут же торопливо прошлись по ним, в попытке разгладить. Если бы это было возможно! Это не вышивка, тут отметины жизни, нитью судьбы прочерченные, так просто не исправишь.

Скрипнувшая дверь заставила меня убрать руку и оглянуться.

– Как он? – тихо спросил вернувшийся дан Кражич. – В себя не приходил?

Я отрицательно покачала головой.

– Раздела? – заметил мое самоуправство управляющий. – Молодец. Правильно. Надо и остальное снять. Найди в сундуке ночную рубаху, – велел он мне, а сам подошел к другу и принялся развязывать завязки его пояса. – Ничего, Ваше сиятельство, мы тут всех на чистую воду выведем, – бормотал он, с тревогой поглядывая на графа. – Никто от расплаты не уйдет.

Он повернулся ко мне и поторопил: – Чего ты там копаешься? Быстрее давай!

Крышка сундука оказалась тяжелой. Стоило ее откинуть, как в комнате остро запахло верицей – пряной травкой, уберегающей одежду от моли. Ага, а вот и ароматный мешочек, под тонким полотном прячется.

Отложив его в сторону, достала лежащую сверху рубаху.

– Помоги, – велел управляющий, приподнимая графа.

Вместе мы быстро одели лорда Штефана, а потом дан Кражич бросил взгляд на часы и сказал:

– Останешься здесь на ночь. И не вздумай спать. Чтобы глаз с милорда не спускала.

Я схватила лист бумаги и перо и задала вопрос: – «А вы?».

– А я буду доказательства вины наместника искать, – невесело усмехнулся дан.

«Но ведь я же их слышала!» – торопливо написала в ответ.

– А это ничего не значит, – серьезно посмотрел на меня дан Кражич. – Что стоит свидетельство немой служанки против слова аристократа? Нет, нам нужны такие доказательства, чтобы ни у одного судьи сомнений не возникло.

Я только руками всплеснула. Да где ж их взять, эти доказательства?

– Все, оставайся здесь и никуда не уходи, – нахмурившись, распорядился управляющий. Видно было, что не по душе ему арна оставлять.

«Может, охрану у двери поставить?» – предложила я.

– Уже стоит, – ответил дан Кражич и добавил: – Если милорд придет в себя, пошлешь одного из стражников, я в столовой буду.

Он бросил последний взгляд на арна и ушел, а я осталась в гулкой тишине комнаты, наедине с неподвижно лежащим на постели графом.

Время тянулось медленно. Часы пробили четыре раза, потом – пять, шесть и семь, за окном сгустились сумерки, с гор спустился туман, в комнате по углам затаились тени. Они осторожно наблюдали за мной, незаметно подползая все ближе и робко касаясь моих ног. Словно бы испытывали: «можно? Нам ничего за это не будет?».

Я поднялась со своего места и зажгла свечу, отогнав осмелевшие щупальца. Темнота обиженно отступила. Теперь, когда в комнате снова заиграли живые искорки иса, каждый предмет, каждая маленькая вещица обрели свой голос и свою историю. Вот старый шкаф. Когда-то он стоял в комнате одного из прежних владельцев Белвиля. Хозяин каждый день открывал и закрывал его сам, не полагаясь на слуг, выбирал одежду, и шкаф помнил его руки, его голос, раскатистое «р» и мягкое, гортанное «л». Такое, какое встретишь только у жителей Алмазных гор. Я закрыла глаза, вслушиваясь в отдаленные перекаты неторопливой речи. Она звучала глухо, неясно, стертая прошедшими веками и перекрытая наслоениями чужих голосов, но шкаф признавал хозяином именно того далекого предка лорда Штефана, а все остальные были для него всего лишь бездушными тенями, ис которых не затрагивал его верной деревянной души.

А вот кровати было все равно. Она исправно служила всем своим владельцам, с одинаковым равнодушием наблюдая за их сном и пробуждением, за рассветами и закатами их жизней, и за сменой одного на другого. Стоящий рядом с ней столик был гораздо живее. Сделали его не так давно – при лорде Вацлаве, – и он не успел утратить капельку иса, вложенную лично мастером. В нем словно бы бурлило то молодое, задорное и живое, что заставляло краснодеревщика петь, вырезая гнутые ножки и полируя инкрустированную столешницу.

Я рассматривала вещи, стараясь отвлечься от тяжелых дум, но те все равно прорывались, ломали выстроенную защиту, бередили душу. Что готовит мне завтрашний день? Вдруг дознаватели заинтересуются моими бумагами? Нет, Паница сказала, что они чистые, но ведь это в обычной жизни, а тут будут каждую мелочь проверять, могут и докопаться, что никакой Илинки Бранд не существует, а есть Элиния Мария Скерци, дочь лорда Скерци, бывшая воспитанница монастыря Золотого сердца и беглая преступница.