Служба Богу и России. Статьи и речи 1904-1907 годов

Этот фабричный люд в большинстве состоящий из массы крестьянского населения, оторванного от почвы, от религиозно-нравственных и исторически-бытовых устоев жизни русского крестьянства, представляет собой весьма удобный горючий материал и по своей внутренней физиономии весьма близко подходит к учащемуся юношеству в его теперешнем виде. Бездушные машины, к которым приставлены рабочие, убивают и в них живую душу и всякую самодеятельность, обрывки кой каких знаний, заносимых на фабрику радетелями просвещения и случайными книжками, плоды фабрично-культурной атмосферы в виде распутства, пьянства и забвения тех элементарных нравственных правил, которые охраняются еще в деревне, вот те элементы, из которых слагается жизнь рабочих и формируется их нравственная физиономия. А видимая всегда и бросающаяся в глаза противоположность их трудовой жизни с блеском жизни богатых бездельников столиц и прочих городов, пробуждают их аппетиты к сытой, бездельной жизни. Удивительно ли после этого, что оба эти разряда людей - фабричные рабочие и учащиеся - сходятся на одной "платформе" и в руках ловких мошенников являются прекрасным материалом и средством анархии и буйства. В их самих и в их деятельности можно усматривать весьма определенное и выразительное знамение времени, красноречиво говорящее, что внутренние устои жизни поколебались и нужно их поддержать. Может быть для будущего историка и обозревателя судеб жизни народной откроются со временем и подыщутся и другие объяснения данного явления, чисто экономические только и социальные, так как других норм жизни обычно учеными людьми и не признается. Но для тех, кто признает в жизни нравственное начало и умеет различать "духи", - от Бога ли они - весьма ясно открывается в современных событиях общественной жизни и ее деятелях оскудение этого нравственного начала, духа правды и любви и торжество Ницшеанского сверхчеловека. Вот почему теперь с особенной рельефностью выделяется различие двух типов деятелей: деятелей христианских - поборников правды Божией и совести человеческой, и деятелей мирских, - насильников этой правды и совести, - хотя и эти последние ставят девизом своей работы прогресс и всестороннее улучшение жизни.

Силу влияния на жизнь общественную человеческую-мировую христианских деятелей не могут без явного противоречия фактам истории отрицать и враги христианства. Мы увидим далее, что они сами уворовали и похитили из христианства те великие идеи жизненного созидания, которые носятся и на их знамени, и за которыми, значит, сами они признают громадную силу и великую ценность. И видимо сильны были чем-то особенным те христианские деятели, когда они силой тех же имен: любви, свободы и правды, о которых говорят и мирские деятели, волновали целый мир, созидали действительно новые устои жизни, открывали новые эпохи жизни и изменяли физиономию человечества до неузнаваемости. Это ведь, в скромных только сравнительно с прошлой историей христианства размерах, можно наблюдать еще и теперь. И вот если мы всмотримся внимательнее в жизнь христианских деятелей и постараемся узнать, в чем они сами полагали силу своего успеха, с какими настроениями они сами выходили на дело общественного служения ближним, то увидим в них одну весьма важную особенность, отличающую их от деятелей современных-мирских. В руках этих деятелей общественных-мирских стали совершенно бессильны и не действенны те самые начала, которые в руках христианских деятелей явились и являются способными обновить и возродить жизнь. Обновления и возрождения жизни и теми же самыми по-видимому началами любви, братства и свободы страстно ищут и эти мирские общественные деятели, но в действительности этого обновления жизни нет и нет. И сами эти общественные деятели, выступающие всегда в жизни общественной, оказываются пустыми крикунами и наглыми обманщиками. А горизонт жизни общественной все темнеет и темнеет, и люди, как блуждающие в потемках и застигнутые врасплох бурей, не видят просвета и выхода. Не о нашей только русской современной жизни приходится говорить в данном случае, а и о всей человеческой: то, что переживается теперь нами, да и еще более страшное, переживалось и прежде, переживалось всеми народами, и все-таки этот страшный опыт одного народа никогда, как показывает история, не служит на пользу другого. Есть, значит, в жизни человеческой, какие-то особые силы, какие-то особые влечения и порывы, которые заправляют ходом истории и которые могут сдерживаться и парализоваться не чужим опытом, не голым примером истории, а только, быть может, другой силой, высшей, и более могучей, способной победить те влечения, которыми руководится человек в жизни обычной.