Служба Радости

— Смешно, — улыбнулась Манада.

— Да, поначалу такие игры с лицом забавны, — тоже усмехнулся Жюбо. — Оставляем?

— Ну…

— Через пару недель регенерация потечет быстрее, и кожа выправится.

— Давай.

Мертвец начал медленно перебирать кожу, создавая складку на затылке, и защелкнул булавкой. Губы девушки стали немного тоньше и шире.

— Теперь нос.

Манада стояла лицом к зеркалу, он позади. Его руки прошли в подмышках и легли на лицо. Вдруг Манада поняла, что это похоже на какую-то любовную прелюдию. Жюбо это так, по всей видимости, не воспринимал, она повернула голову и взглянула вниз. Нет, воспринимал, и еще как воспринимал!

— Жюбо, у тебя там кое-что упирается мне в ягодицу, — проворковала Манада. Мертвец взглянул вниз и поморщился.

— А смысл? Я все равно ничего не почувствую. Можно его хоть отрезать, пока Обезболиватель не выйдет, он мне не нужен.

— Нет, резать мы ничего не будем.

Манада повернулась к нему целиком, ладони легли на бледную грудь Жюбо. Она не дышала, он тоже, в его груди не билось сердце, а даже если бы билось, ладонь девушки не смогла бы ощутить это. Ее светло-мутные глаза смотрели в его темно-мутные. Ладони Манады поползли вниз.

— Неужели ты даже этого не чувствуешь? — спросила девушка.

— Нет. Хочешь, я повторю с тобой тот же фокус?

— Да-а…

— Ну как?

— Ты прав, ничего. А может, хоть это…

Она положила ему на затылок руку и наклонила. Губы встретились, языки облизали друг друга и… ничего. Чтобы понять, каково это, представьте, что твориться у вас во рту после обезболивания у зубного. В таких случаях откусить себе язык — раз плюнуть, а мертвецы вообще ничего не чувствовали. Но продолжали целоваться…

Она гладила его затылок, вторая ладонь пыталась ощутить тепло от груди. Он гладил ее спину. Две каменные статуи пытались добиться близости, хоть что-то ощутить, но тщетно. Он задумчиво смотрел в зеркало, сквозь дыру в ее голове. Двое возлюбленных или просто любовников, бесчувственные, как чурбаны. И тут обзор прервался, а на лицо Манады упали складки его кожи. Она нечаянно сорвала булавку с его затылка. Это слегка отрезвило мертвую. Она оторвалась от его губ и взглянула на морщинистое лицо. Она целовалась с мертвецом, прожившим в Мире две ее жизни, а еще страдавшим в аду целую вечность. Сколько у него было таких, как она при жизни? Да и вообще — каким он был при жизни? Что любил, мог ли назвать себя хорошим человеком? Нет, конечно же. Мертвец, проклятый адом, слуга у древнего колдуна, раб Службы Радости. Находчивый и хитрый, как все, кому приходится бороться за крохи счастья. Вынужденный быть сильным, вынужденный быть гибким. Но какой он на самом деле? Помимо разговоров о смерти, иногда несет какую-то чушь о морали. Хотя бы вспомнить, как он молился на могиле убитого пастуха. Кому он молился? Гоябе? Вот уж кто точно им не поможет, так это Гояба. Скорее вернет в ад. Сэту? Смешно! Мастеру? Да, этот вытащил из ада, но и колдун вряд ли сделает для них хоть что-то. Однажды пошевелил пальцем своей могущественной длани — хватит с вас. Мертвым некому молиться. И незачем. Так почему, Жюбо, ты несешь эту глупость, что можно исправить все, что надо стараться поступать по-другому, а не как при жизни? Ты убиваешь людей, Жюбо, с легкостью убиваешь, без тени раздумий. Или есть там такая тень? Кто ты, Жюбо. Какой ты?

Он увидел на ее лице что-то вроде разочарования и резко развернул девушку к зеркалу.

— Потом, — сказал Жюбо. — Через две недели мы станем нормальными людьми с нормальным болевым порогом. И тогда…

— Что? — прошептала Манада, высматривая его сморщенную физиономию в отражении зеркала.

— Не знаю, Манада. Сейчас у нас обезболено не только тело, но и душа, мораль, разум… Посмотрим, что с нами будет потом…

— Согласна.

— Сделать тебе глаза поуже?

— Нет, лучше наоборот.

— Я ослаблю булавку….

Закончив с Манадой, Жюбо поменялся с ней местами. Теперь он стоял перед зеркалом, а она натягивала его кожу. Когда вернулась Даша, они уже вышли из ванной и расхаживали по квартире голышом, в ожидании косметики. Последним штрихом мертвецы залепили дыры от пуль, перекрасили волосы и наложили макияж на лица. До самого вечера курьеры говорили только по делу.

Первый краешек ночи коснулся Ростова, у набережной Дона припарковалась белая семерка. Из нее вылезли двое мужчин и пошли к рыбаку, сидящему на берегу. Над ними по длинному мосту пронесся поезд, оглашая пространство перестуком шпал. Мужчины поговорили с рыбаком, тот кивнул и куда-то ушел. За двадцать минут ожидания из машины вылезли две девушки, а молодой парень выкурил пару сигарет. На медленно текущей глади воды показалась лодка. Она плыла против течения, рыбак размашисто греб веслами. Он пристал к берегу и получил несколько крупных купюр от длинноволосого блондина с немного вытянутыми губами. Рыбак поклонился и, как мог быстро, ретировался с берега. Мужчины пожали друг другу руки, девушки не стали прощаться. Следом одна пара села в лодку и поплыла через реку, а вторая еще какое-то время стояла на берегу и махала руками.

— Куда пойдем сегодня, госпожа миллионерша? — спросил Макс Дашу.