В Самаре ее ждали дальние родственники. Они с матерью купили маленькую комнату в коммунальной квартире, на Безымянке, в кирпичном двухэтажном доме, с высокими потолками. Она окончила одиннадцатый класс и пошла работать. Мать сильно болела, у нее диагностировали рак легких, и Лена работала на трех работах. Девушка устроилась в больницу санитаркой, торговала в киоске и мыла полы в подъездах. Мама умерла в 1991 году. И хотя родственники и учителя отговаривали ее, но она все-таки попреки всему, решила поступать в медицинский институт, ставший уже университетом, на лечебное дело. Про ВУЗ ходили слухи, что он коррумпирован, там учатся лишь дети врачей и блатные, и поступить вот так с улицы, какой-то беженку с Узбекистана будет невозможно, но она сделала невозможное, потратив год все свободное время на подготовку, она вопреки всему поступила в ВУЗ. Что она поступила сама, без посторонней помощи, ей никто не верил, абсолютно никто. Родственники считали, что она им нагло врет, и, работая в больнице, она спит с каким-то важным врачом, профессором, который по своим каналам и пристроил юную любовницу в университете, подговорив приемную комиссию. В Клинической больнице, где она работала, все считали, что она строит из себя такую овечку, а на самом деле ее родственники страшно богаты и купили ей место солидной взяткой. Она же научилась не обращать внимания на пустые разговоры и не оправдываться, уже равнодушно соглашаясь и с теми и другими. В больнице, где она работала, зимой не было отопления по несколько недель, без ремонта она рушилась, в полах были дыры. Но обучаясь, Лена, вынуждено продолжала работать. Все молодые люди вокруг ей не нравились, было много слов, много пафоса, много позерства, каждый будто соревновался с другими, что-то им демонстрируя. Так и было, пока однажды она не встретила Игоря у подруги медицинской сестры, бывшей замужем за прапорщиком.
Когда Владимир вышел из ванны, на кухне все было аккуратно убрано, разложенный диван застелен белоснежной простыней, на которой лежали подушка и теплое байковое одеяло. А Елена стояла на кухне, повернувшись к нему спиной у окна. Она смотрела куда-то в темноту ночи и молчала. Ее руки были скрещены на груди. Они обнимали полевую сумку сына. Девушка стояла неподвижно, совсем не шевелясь, почти не дыша, словно замерла и даже не обернулась к нему, когда он вошел, не произнесла ни слова.
Полковник прошел и сел на застеленный диван.
-Вы знаете,- начала вдруг девушка, и он уловил произошедшую перемену в ней, в ее взгляде, в ее осанке и даже в ее голосе. Он стал негромким глухим, лицо приобрело жесткость, побледнело:
-Когда вы зашли, да, когда вы зашли, то я сразу все поняла, обо всем догадалась. Но знаете, я все ждала, пока вы сами это мне все скажете.
Она показала сумку, которую прижимала к груди.
-Я, правда, сомневалась. Я не смела, верить в это. Верить в такое грех, такое можно только знать и чувствовать. Да и был сон. Но я не верю во всякие сны. И вот вы, весь такой...
Она не нашла слов, что бы сказать ему дальше, но не рыдала, не заплакала, не забилась в истерике, всхлипывая, не закрывала ладонями свое лицо, нет! Лена просто стояла, сложив руки на полевой сумке у груди, и по-прежнему смотрела в окно, куда-то вдаль, где в темноте ночи полностью стирались очертания домой. А лиловая равнодушная луна в траурной дымке, смотрела на нее на снег, на уходящую куда-то в темноту дорожку следов.
И Лене снова казалось, что может быть это следы ее любимого ушедшего навсегда и быть может если она быстро соберется и выбежит то по этим следам она нагонит его, уходящего.
Лена чувствовала, что эта боль огромна, и если сейчас со словами она хотя бы чуть-чуть ее уменьшит внутри, то ей станет легче. И она продолжала говорить за Родионова, то, что он должен был сказать ей сам:
-И вот, и вот пока вы купались, я и решила проверить вашу сумку. Вы должны меня за это простить. Это не хорошо так поступать как я, но я ее все равно открыла. И когда я увидела там полевую сумку, я сразу ее узнала и все поняла! Скажите, мне правду он погиб?-
Зачем был нужен этот вопрос, все было и так ясно. Родионов неловко встал, а Елена повернулась к нему с суровым выражением лица:
-Понимаете, я обещала ему никогда не плакать! никогда! Это плохо скажется на нашем ребенке.
Она бережно положила руку на свой округлый уже заметный живот.