Служебный брак (СИ)

Какой же паразитический образ жизни вела Абалденная Лилия Михайловна. Поели — можно и поспать. Поспали — можно и поесть. Стало стыдно, на всякий случай и за излишне, по мнению Лили, откровенное платье. При мысли о том, какое под платьем бельё, хотелось и вовсе провалиться сквозь пол. А ещё, в этом можно признаться, немного смущаясь, хотелось увидеть реакцию Аарона на это самое бельё… Красные уши выдали мысли Лилии Котёночкиной, ныне Абалденной, что называется, с потрохами.

В ответ она была удостоена красноречивым взглядом молодого мужа, покашливанием Григория Георгиевича и восторженным визгом Клавдии: «Ка-а-ак ро-о-о-ома-а-а-а-а-нти-и-и-ично!».

После задумчивого взгляда Аарона на ноги жены, ужинать решили в номере, были приглашены начальник службы безопасности и Клавдия. Естественно, Аарон посоветовался с Лилией, когда это стало для неё естественным, девушка не задумывалась. Стол ломился от яств, сервировка больше не пугала Котёночкину, хотя некоторые трудности она по — прежнему испытывала. Из неловких ситуаций, с виртуозностью умелого фокусника, выручал муж.

И Клавдия, которая не очень-то уважала весь подходящий случаю столовый этикет и с усердием выковыривала из ракушки мидию с помощью чайной ложки, а то и пальцем — всё это под бурчание Григория: «Юная леди! Вспомни всё, чему тебя учили!», на что девочка без запинки и выражения, как отлично вызубренное стихотворение Мандельштама, отчитывалась о пройденном материале, не забывая сдирать пальцем с ракушки тельце мидии.

— Ругаться на женщин, папочка, бесчеловечно! Ты, папочка, выступаешь в роли гендерного узурпатора! Женщина — венец творения, ты должен считаться с моими правами, папочка, тем более, по гендеру у меня их больше, так и знай, папочка!

— По чему? — Громко кашлянул Григорий Георгиевич.

— Гендеру!

— Что это? — Аарон наклонил голову и с интересом посмотрел на Клавдию. Вряд ли он не знал, что означает слово «гендер», точно так же, вряд ли Клавдия могла понимать глубину познаний Аарона Эрнестовича.

— Гендер всё решает в вашем патриархальном мире, папочка! Подчинённое положение женщины — характерная черта недолгой истории капиталистического общества; и ключевой момент здесь — процесс классовой атомизации! — выпалила Клавдия на одном дыхании. — Характеристика философии феминизма представляет обоснованный вывод о том, что метафора пола выполняет роль культурно — формирующего фактора. То есть, гендерная асимметрия является одним из основных факторов формирования традиционной культуры, — добила она хватающегося за сердца отца и победно оглядела окружающих.

— О, — заметил Аарон… кажется, всё-таки, Эрнестович.

— Валентина Владимировна, — прошипел Григорий в трубку, водя по кругу выпученными, как у золотой рыбки, глазами. — Будьте любезны подняться в президентский люкс. Вас встретят! Живо! — гаркнул он.

Лиля подпрыгнула на месте. Аарон успокаивающе погладил девушку по бедру. Клавдия подпёрла руками бока и, кажется, была готова защищать идеи феминизма — если конечно в её пламенной речи говорилось о нём, — до последней капли отцовской крови. За кем будет победа, у окружающих, включая Григория и чайку, с любопытством заглядывающую в номер, сомнений не было.

Через двенадцать минут сорок семь секунд охранник Володя распахнул двустворчатые двери и пропустил в помещение новую гувернантку Клавдии. Где-то на заднем плане играл похоронный марш и рыдали плакальщицы…

Девушка встала напротив Григория Георгиевича, вздёрнула подбородок и, прищурившись, вернула ему его же гневный взгляд. Это было очень смело и по-феминистичному, насколько могла судить Лилия, конечно же. Её хоть и воспитывали сначала мама с бабушкой, потом бабушка с Марией Ивановной, Лиля не отказалась бы от какого-нибудь мужского участия в своей судьбе. Например, передвинуть рояль было практически нереально, а за ним копилась пыль…

Приглядевшись, Лиля отметила, что Валентине Владимировне больше двадцати пяти лет, хоть на первый взгляд этого не скажешь. Уж слишком отвлекала внимание копна огненно-рыжих волос, собранных в полураспущенную косу, перекинутую через плечо. Ноздри курносого носа нервно подёргивались, три яркие веснушки танцевали в унисон с носом, а ладони сжались в небольшие, но решительные кулаки… кулачки, скорее.

— Хочу с вами поговорить, Валентина Владимировна, о социологической и психологической теории, изучающей процессы социо-психологического конструирования социальной реальности в человеческой активности, — ледяным тоном проговорил Григорий Георгиевич. — Прошу! — добавил он, показывая на дверь, ведущую в лаундж-зону, отделённую от обеденной, где был накрыт ужин, плотными дверями.

— Если дашь ей телефон, оторву голову, — без всякого почтения произнёс Григорий Аарону Эрнестовичу, показывая рукой на дочь. — Всё оторву. Всем.