Служебный роман

— Нет, Коля! Стоишь! Ты человек с большой буквы! Я тебя люблю!

— Я тебя тоже люблю, Валя! — дрогнувшим голосом произнес Николай Сергеевич, сдерживая нахлынувшие слезы.

— Пойми, плакса! — нежно сказал Воробьев. — Мы должны доказать, что старики тоже люди! Мы заставим считаться с нами, мы заставим себя уважать! Мы идем защищать святое дело, вперед!

— Если ты это делаешь ради меня, — взволнованно сказал Мячиков, энтузиазм друга увлек его, — то я пойду на это ради тебя!

Воробьев растроганно обнял старого товарища:

— Давай посидим перед дорогой!

Они присели на диван, помолчали с минуту, а потом Мячиков, именно он, скомандовал:

— В путь!

«Бандиты» встали, вышли из квартиры, спустились по лестнице и оказались на Липовой улице.

— Какая сегодня прекрасная погода! — сказал Николай Сергеевич, щурясь под солнечными лучами. — В такой день особенно не хочется садиться в тюрьму!

— Типун тебе на язык! — И Воробьев прибавил шагу.

— Зачем ты взял трость? — Мячиков старался не отставать.

Валентин Петрович обрадовался:

— Вот видишь, ты не догадался. Это не трость, а раздвижная лестница. Я ее сам сконструировал.

— Но с палкой в музей не пустят! Скажут, чтобы мы оставили ее в раздевалке.

— Хромого Пустят! — И Воробьев натурально захромал, припадая на левую ногу. — Ну как?

Восторга в друге он не вызвал. Мячиков сказал довольно хмуро:

— Надеюсь, сойдет!

— Не нравится мне твое настроение! — назидательно заметил Воробьев.

Старики сели в троллейбус и через полчаса очутились возле музея. Здесь было много автобусов, из которых высаживались туристы, приехавшие буквально со всего света.

Мячиков решил схитрить:

— Погляди, сколько народу! Они примчались издалека, чтобы поглядеть на картины Рембрандта. Давай не будем лишать их этого удовольствия. Ведь если мы возьмем одну картину, они увидят на картину меньше!

— Посторонние разговоры я запрещаю! — рявкнул Воробьев. — Операция началась! За мной!

Хромая и опираясь на трость, предводитель ринулся к входу в музей. Его робкое войско в составе Н. С. Мячикова поплелось следом. Пройдя через входные двери, отряд похитителей попал в маленький вестибюль. Справа при входе находилась касса, где в очереди за билетами выстроились несколько человек. Мраморная лестница вела вниз, в гардероб. Как и положено командиру, Воробьев шагал впереди. Не забывая хромать, он начал спускаться по лестнице. А его войско встало в очередь за билетами. Оказавшись внизу, Воробьев стал терпеливо ждать, пока подойдут главные силы. Наконец в толпе экскурсантов показалась долгожданная армия; она имела бледный вид.

— За мной, в туалет! — отдал приказ хромой атаман.

— Хоть мне и страшно, но я не хочу… — возразили войска, но покорно последовали в мужской туалет. Там они начали выполнять приказ и расстегивать пуговицы.

— Мы пришли сюда не за этим! — приструнило командование солдатские массы, открыло дверь в кабину и пальцем поманило войско.

Запершись в кабине, отряд преобразовался. Он, то есть отряд, вышел из кабины одетым в синие маскировочные халаты. Точно в таких халатах ходят музейные рабочие. Отряд нес лестницу длиной в шесть метров. Впереди маршировал Воробьев, а замыкал колонну Николай Сергеевич, моральный дух которого был равен нулю. Он не столько нес лестницу, сколько держался за нее, чтобы не упасть от страха.

При виде контролеров, дежуривших у центрального входа, Мячиков машинально достал из кармана входные билеты. По счастью, Воробьев это заметил и отдал распоряжение билеты немедленно спрятать.

— Но нас не впустят! — прошептал Николай Сергеевич.

— Мы делаем вид, будто здесь работаем! Зачем же нам билеты, обалдуй?

Напарник не остался в долгу:

— А зачем ты тогда хромаешь? Теперь ведь у тебя в руках не трость, а лестница!

— Спасибо за критику! Учту! — сказал Воробьев.

За перепалкой они не заметили, как миновали контроль и, повернув налево, оказались в зале номер двадцать восемь. Именно здесь экспонировалась картина Рембрандта ван Рейна «Портрет молодого человека», над которым нависла угроза похищения.

Глава девятая

Старики в синих халатах поставили лестницу возле стенда, где висела обреченная картина.

Как и следовало ожидать, к ним немедленно подошла смотрительница:

— Что собираетесь делать? — Ее голос звучал строго. Но Воробьев правильно рассчитал, что смотрительница не может знать в лицо всех рабочих, так как штаты музея, как и все остальные штаты, не могут не быть раздутыми.

— Отнесем ее на реставрацию! — спокойно ответил Воробьев; а Николай Сергеевич не сказал ничего, так как потерял дар речи.

— Что за странная лестница? — удивилась смотрительница.

— Экспериментальная, — опять спокойно объяснил Воробьев. — Ее по заказу музея сделал народный умелец. Колька! — обратился он к Мячикову. — Обожди, я сейчас! — И исчез, оставив партнера в критическом положении.

Все поплыло и закружилось перед глазами Николая Сергеевича. И картина Рембрандта, и старушка смотрительница, и посетители, и он сам. Николая Сергеевича вернул к жизни оптимистический голос Воробьева: