Служебный роман

И в это время в дверь позвонили.

— Это Ипполит! — воскликнула Надя. — Прыгайте с балкона!

— Охота была ноги ломать! — отозвался Лукашин.

Надя пошла отворять, и в квартиру влетели Надины подруги Татьяна и Валентина. И сразу посыпалась тысяча слов:

— Мы тут шли мимо…

— Надюша, с Новым годом!

Воспользовавшись отсутствием хозяйки, Лукашин быстро впихнул в себя какие-то яства.

— Мы только взглянуть на твоего…

— Наши мужики ждут внизу. Мы их не взяли, а то их потом не выставишь!

— Да, мужиков выставлять трудно! — вздохнула Надя. — Ну что ж, проходите. Вот он… во всей красе.

Подруги вошли в комнату. Лукашин встал и поклонился. Он все еще с аппетитом жевал:

— Дорогой Ипполит Георгиевич! — не без торжественности начала Валентина. — Мы ближайшие Надины подруги…

— Мы работаем в одной школе, а она вас прячет… — вставила Татьяна.

Пока они знакомились, Надя незаметно спрятала фотографию Ипполита, которая стояла за стеклом книжной полки на самом видном месте.

— Но я не тот… — пытался спорить Лукашин, но спорить с набитым ртом было трудно.

— Не перебивайте, это невежливо! — сделала ему замечание Татьяна.

Подруги Нади были совсем разные. Если Валентина смахивала на педагогического солдафона, который лишь по случаю праздника был одет не по форме, то трогательная, крохотная, большеглазая Татьяна вовсе не походила на учительницу.

— Мы специально заехали, — продолжала Валентина, — чтобы поздравить вас обоих. Вы должны знать, какая замечательная женщина наша Надя, как ее любят в школе педагоги, родители…

— И даже дети! — добавила Татьяна.

— Надежда — прекрасный педагог, — привычно толкала речь Валентина. — Чуткий товарищ, она ведет огромную общественную работу, она висит на Доске почета.

— И чудесно поет, — вставила Татьяна.

— Все это очень приятно, — умудрился наконец заговорить Лукашин, — но я не тот, за кого вы меня принимаете!

— Не слушайте вы его! — неожиданно вмешалась Надя. — Давайте присаживайтесь к столу. Ведите сюда мужчин!

— Мы не хотим мешать! — покрутила головой Татьяна.

— Да вы не можете нам помешать! — Лукашину явно не нравилась вся эта история. Кроме того, правдивость была определяющей чертой его характера. — Мы, можно сказать, почти незнакомы. Первый раз я увидел Надежду… — он повернулся к Наде, — как ваше отчество?

— Ее отчество Васильевна! — сквозь смех сообщила Татьяна.

— Я увидел Надежду Васильевну в одиннадцать часов вечера!

— Ипполит, не дурачься! — эти слова Нади относились, разумеется, к Лукашину. Грубая ложь возмутила правдолюбца:

— А я не Ипполит и никогда им не буду!

— Нет, пусть дурачится, — попросила Татьяна. — У него это славно получается. Мне так нравятся ваши отношения…

— Но я действительно… — Лукашин был разъярен, но Надя перебила:

— Ипполит, перестань, уже неостроумно! Пригласи гостей к столу.

— И все-таки я не Ипполит! — уперся Лукашин.

Валентина подняла бокал шампанского:

— За ваше семейное счастье!

— Горько! — крикнула Татьяна, Валентина ее поддержала:

— Правильно! Горько!

— Я не буду с ней целоваться! — заартачился Лукашин.

Однако Надя подошла к нему и, прежде чем он успел оказать сопротивление, поцеловала в губы.

— И даже после этого все равно я не Ипполит! — заявил Лукашин.

— Ипполит Георгиевич, — искренне веселилась Таня, — а вам нравится, как Надя поет?

— Не знаю… — недовольно ответил Лукашин. — Не слышал, не нравится!

Валя изумленно воззрилась на Надю:

— Ты что же, ни разу не спела своему Ипполиту?

— Это моя непростительная ошибка! — согласилась Надя. — Валя, передай мне гитару.

— Не надо музыки! — взмолился Лукашин. — Я не люблю самодеятельности!

— Да какая же это самодеятельность! — Валя сняла со стены гитару и передала Наде.

— Давай нашу любимую! — потребовала Таня. — Надюша, давай «Вагончики»! — И принялась дирижировать.

Надя озорно запела:

На Тихорецкую состав отправится,
Вагончик тронется, перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, глаза печальные…

Таня и Валентина поддержали:

Платочки белые, платочки белые,
Платочки белые, глаза печальные…

Надя и Лукашин рассматривали друг друга. Практически они делали это в первый раз.

Начнет выпытывать купе курящее
Про мое прошлое и настоящее.
Навру с три короба, пусть удивляются.
С кем распрощалась я, вас не касается.

Глядя на поющую Надю, Лукашин только сейчас сообразил, что Надя-то, оказывается, красива.

Откроет душу мне матрос в тельняшечке,
Как тяжело на свете жить бедняжечке.
Сойдет на станции и попрощается,
Вагончик тронется, а он останется.[3]

Вразнобой, но зато самозабвенно подхватили последние строчки Татьяна и Валентина.

— Да, такого я еще не слышал! — сухо процедил Лукашин.