Служебный роман

— Сам не знаю… — ответил Лукашин. — Как-нибудь.

И Надя совершенно неожиданно резко бросила:

— Ну, идите!

Не будучи знатоком капризной женской души, Лукашин покорно двинулся к двери.

— Так я, значит, пошел… Я вам только хотел сказать…

— Что? — быстро спросила Надя.

— Можно, я вам как-нибудь позвоню?

— Вы помните телефон?

— 14–50-30!

— Позвоните! — разрешила Надя.

— Большое спасибо. — Лукашин еще сделал шаг к двери. — Простите за вторжение!

— С Новым годом! — В голосе Нади едва-едва прозвучал оттенок горечи, но Лукашин его не уловил:

— Спасибо! Вас тоже!

Он уже взялся за ручку двери, и Надя, отчетливо видя, что недотепа сейчас действительно уйдет, вскрикнула:

— Что вы делаете?!

— Ухожу!

— Но вы же… вы же ищете предлог, чтобы остаться!

— Ищу, но не нашел!

— Ая… — призналась в ответ Надя, — не могу найти предлог, чтобы задержать вас!

— Правда?.. — радостно засуетился Лукашин. — Тогда я сниму пальто и задержусь!

Оба испытывали неловкость, не знали, о чем говорить, и, как водится в подобных случаях, не смели взглянуть друг на друга. Надя села в одном углу комнаты, а Лукашин присел на краешек тахты в другом. Пауза затягивалась. Становилась невыносимо долгой. Тогда Лукашин встал и, вопросительно взглянув на Надю, снял со стены гитару.

— Давайте я вам что-нибудь спою? — предложил Лукашин.

— Потому что молчание слишком затянулось?

— Может быть, поэтому. Вообще-то я не очень хорошо пою, но люблю…

И Лукашин запел задорную песенку:

Если у вас нету дома,
Пожары ему не страшны.
И жена не уйдет к другому,
Если у вас нет жены.
Если у вас нет собаки,
Ее не отравит сосед.
И с другом не будет драки,
Если у вас друга нет.
Если у вас нету тети,
То вам ее не потерять.
А если вы не живете,
То вам и не умирать…
Оркестр гремит басами,
Трубач выдувает медь.
Думайте сами, решайте сами —
Иметь или не иметь?![4]

— Проблемная песня… — усмехнулась Надя.

— А я ведь гитару-то взял не зря. Теперь вы, как радушная хозяйка, должны отплатить мне тем же… Спойте, пожалуйста. — И Лукашин протянул Наде гитару.

Надя взяла гитару, но петь не собиралась.

— Вам не нравится, как я пою…

— Нравится… я врал… я вру…

— Всегда?

— Почти! — улыбнулся Лукашин и подошел к портрету Нади, который стоял за стеклом книжного шкафа рядом с фотографией Ипполита.

— Хорошая фотография!

— Обычно на фотографиях я получаюсь скверно, но эта мне тоже нравится… Хотя ей уже десять лет…

— Вы нисколько не изменились, — галантно заявил Лукашин.

— Опять врете?

— Почти нет…

— А вы где работаете? — спросила Надя.

— В районной поликлинике. Принимаю больных. Иногда по тридцать человек в день.

— Надоедает?

— Конечно, — согласился Лукашин. — Но что же делать? Они ведь больные. Их надо лечить.

— Ладно. Уж так и быть, спою вам, — вдруг согласилась Надя. — Хотя вы этого не заслуживаете.

И она негромко запела на прекрасные цветаевские слова:

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной, —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши негулянья под луной,
За солнце не у нас над головами,
За то, что вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не вами…

Когда Надя кончила петь, Лукашин сказал неожиданно:

— Надя, у меня к вам просьба… Может быть, дерзкая…

— Какая?

— Вы не обидитесь?

— Постараюсь.

— И не прогоните меня?

— Если я до сих пор этого не сделала… Вы хотите, чтобы я еще спела? — улыбнулась Надя.

— Нет… Надя, можно, я выну из шкафа фотографию Ипполита и порву ее?

— Нет, нельзя… — холодно отказала Надя.

— Неужели вы огорчены, что Ипполит ушел? — Голос Лукашина звучал подавленно.

— Зачем вам это знать?

— Нужно.

— Огорчена, — с вызовом ответила Надя. — Да!

— Вы в этом уверены?

Надя промолчала.

— Сколько вам, тридцать два? — бестактно спросил Лукашин.

— Тридцать четыре…