Служение Отчизне

Как-то в Адлере в конце января по тревоге я вылетел наперехват разведчика «Юнкерс-88». Но тогда у меня не было кислородного прибора, и на высоте более семи тысяч метров, когда был подбит разведчик, при выходе из атаки наступило кислородное голодание, и я падал тысяч до трех. В чем же дело сейчас? Причина обнаружилась на земле: Мартюшев после заправки кислородом закрыл вентиль, чтобы из-за негерметичности системы не расходовать кислород на земле, а открыть при вылете по тревоге забыл. Механик забыл, а я открыть не мог, так как вентиль находился в фюзеляже. В результате не выручили меня 39 секунд: все тренировки пошли впустую. Так на шестом месяце боев я на собственном опыте убедился в том, что в авиации мелочей не бывает. Ее законы жесткие: или умей предусмотреть все, или готовься к неприятностям. Командира звена перед необстрелянными еще новичками журить неудобно. Мелентьев поговорил со мной наедине. Беседа с командиром полка была спокойной, деловой. Он рассказал, как из-за собственных оплошностей сам попадал в сложные ситуации.

— Но это случалось, пока я отвечал сам за себя, — сказал он в заключение, — а как только появились у меня подчиненные, взял себя в руки. Личную ответственность надо повысить, товарищ старший сержант, установить контроль за каждым своим шагом…

Уже у палатки я встретил парторга эскадрильи капитана Николая Баботина. По его озабоченному лицу было видно, что он тоже собирается со мной поговорить по душам, но, очевидно, мой вид навел его на другое решение. Обычно сдержанное, суровое лицо расплылось в веселой улыбке, в глазах запрыгали огоньки:

— Скоморох, танцуй!

В его руках забелел конверт. Великая радость! Я уже давно ни от кого не получал писем. И все же мне было не до танцев. Парторг понял это:

— Держи, на войне весточка из дому — лучшее лекарство от всех неприятностей.

Я благодарно взглянул на Баботина, взял конверт. Мысленно поблагодарил его за чуткость, тактичность и приятный сюрприз. Вчитываясь в скупые, лаконичные строчки письма, перенесся на родные волжские берега. Как далеко они теперь и какими стали близкими, дорогими!

Мои размышления прервал Султан-Галиев, летчик третьей эскадрильи, казанский татарин, веселый, энергичный человек, с острым умом и языком. Он ворвался, выпалив скороговоркой:

— Спеши, Скоморох, к нам такой большой человек приехал, Герой Советского Союза! Ах, какой красавец парень! Бежим посмотреть.

У нас в полку Героев Советского Союза еще не было. Люди, получившие это большое звание, представлялись нам исключительными, наделенными какими-то особенными, только им присущими качествами. Поэтому появление в полку Героя Советского Союза становилось целым событием. Мы с Султаном, как все называли его, поторопились на стоянку.

Вокруг прибывшего уже собиралась изрядная группа летчиков.

Протолкались поближе к центру, и перед нами предстал коренастый, плотный, среднего роста, в гимнастерке довоенного покроя, в темно-синем галифе и хромовых сапогах голубоглазый майор. На его груди ярко сверкала Золотая Звезда. Под стать сиянию Звезды была и улыбка на лице незнакомца. Сочным баритоном он заканчивал рассказывать какую-то веселую историю.

— Кто это? — спросил я тихонько у капитана Баботина.

— Летчик-инспектор корпуса майор Онуфриенко, — ответил тот.

Гость между тем незаметно перевел разговор на нашу боевую работу.

— Как воюете, кто у вас лучший боец? — спросил он. Мелентьев коротко рассказал о делах полка, успехах некоторых летчиков.

— А какими заботами сейчас живете?

— Да вот получили пополнение, надо пары слетывать, только немец не дает.

— И не даст, он что-то замышляет, готовится рассчитаться с нами за Сталинград, так что специального времени для тренировок не будет у вас. В перерывах между боями придется слетываться. А пара сейчас — основная ударная единица, это уже признается всеми. В какой эскадрилье у вас больше всего молодых летчиков? — неожиданно спросил он.

— Пожалуй, у Устинова, — ответил Мелентьев.

— В таком случае попрошу Устинова на самолет, попробуем с ним показать молодежи, как пара должна взаимодействовать в воздухе.

Онуфриенко, отведя в сторону капитана Устинова, поговорил с ним несколько минут, энергично жестикулируя, и направился к Ла-5, на котором прилетел к нам. Устинов — к своему. Взлетели они вместе и над аэродромом на глазах у всего полка устроили нечто вроде показательных полетов. Сначала ведущим был Устинов. Его задача, энергично пилотируя, ставить ведомого в трудные, но посильные условия. Последний же должен не допустить отрыва от ведущего. Завертелась карусель. Устинов стремительно уходил на боевые развороты, пикировал, кабрировал, совершал полупетли с поворотами, Онуфриенко следовал за ним, как привязанный, причем создавалось впечатление, что это ему буквально ничего не стоит. В его летном почерке ощущалась какая-то легкость, изящность. Потом ведомый и ведущий поменялись ролями. Столь энергичного динамичного пилотирования, какое показал Онуфриенко, нам еще не приходилось видеть.