Служили два товарища...

Смотрю на альтиметр: стрелка показывает двести. Неважная высота, так мы очень заметны с земли, очень заманчивая цель, да и бомбить нельзя — низко. Командир, наверно, уведет за облака. И действительно, получаем приказание разомкнуть строй и набрать высоту.

— Пошли наверх! — кричит мне Калугин.

Теперь у меня много работы. Минута — и мы летим в облаках, в легком дымящемся тумане. Чем выше, тем больше он переливается цветами радуги.

Не потерять курс!

Мы летим вслепую, по компасу и расчету времени. Сверху золотистый туман, значит, толща облаков невелика.

Подъем продолжается. Тысяча пятьсот, тысяча семьсот, две тысячи. Мы вынырнули, словно из морской глубины, на солнечный свет.

— Товарищ старший лейтенант, — кричу в микрофон, — здесь благоприятная погодка!

Калугин поднимает руку:

— Порядок!

Мы летим над клубящимся материком из облаков. А в вышине над самолетом тоже плывут маленькие, легкие как пух облака. Но до этого всего мне нет ровно никакого дела. Хорошо, что облака нас прячут — и точка! Может быть, я вспомню о них на земле, об этих воздушных материках.

Становится холоднее, мерзнут руки, не могу работать с ветрочетом в перчатках, а надо внести поправку на ветер.

— На пять градусов правее! — кричу я.

И Калугин доворачивает вправо.

Мы довольно удачно и неожиданно выскочили из облаков в окно недалеко от цели. Высота оказалась тысяча метров, и бомбить можно было только с горизонтального.

Нас, конечно, не ждали: слишком низкой была облачность, к тому же сыпался снежок.

Командир полка аккуратно положил свои бомбы, и за ним — его ведомые.

За командиром полка шли мы. Внизу, впереди, в дыму разрывов — мост. Вокруг уже бесновалась зенитная артиллерия. Мост лег у меня в перекрестие прицела. Его темная полоска стала подниматься по верхней линии креста. Самое время! Я включил электросбрасыватель, и бомбы пошли вниз. Самолет стал легче.

Вот и все!

Теперь взглянуть, как легли бомбы. Будь хоть светопреставление, мне прежде всего не терпится знать, как легли бомбы.

Подо мной в смотровом стекле только дым и огонь.

Попал или нет?

В это время по радио голос командира полка:

— Калугин, ложитесь на обратный! Поздравляю, Борисов!

Значит, попал. Было счастьем услышать поздравление командира, я очень разволновался. Это большое счастье — разбомбить к чертям врага и выполнить задание! Очень большое счастье! И Калугин тоже был счастлив. Я это видел по тому, как он работал, даже по его широкой выносливой спине. Все его движения улыбались. Я передал только:

— Поздравляю, старший лейтенант!

Он ответил:

— Отправил все-таки мост к гитлеровой маме. Целую тебя, старик, тысячу раз.

Мы много раз бомбили этот проклятый мост, по которому немцы возили на Ленинградский фронт солдат, боеприпасы, муку и всю свою музыку. А мост все стоял как заколдованный. Мы только и говорили об этом мосте, фотографировали и бомбили. Задевали его несколько раз, но это были царапины. Мост тянулся тоненькой ниточкой над рекой, и вокруг повсюду торчали зенитки. Мы ненавидели этот мост, он нам снился по ночам. На каждом послеполетном разборе речь заходила и о нем. И вот Калугину и мне удалось опрокинуть его в реку!

За этими мыслями я не заметил по авиагоризонту порядочного крена вправо.

— Калугин, — крикнул я в микрофон, — выровняй, что у тебя?

— Правый мотор не работает, — услышал я ровный и, как всегда, спокойный голос.

Внизу еще стреляли, и рядом с нами то и дело рвались снаряды.

Мы слишком низко шли в тот раз. И, конечно, если бы не трудность обстановки под Ленинградом, не следовало так рисковать. Но в ту зиму это было дело десятое.

Я взглянул на приборы, они регистрировали полет, жили, дышали. Удивительно, что я даже не заметил попадания.

— Товарищ Борисов, — раздался голос Сени Котова в переговорную, — докладываю: честное комсомольское, мы здорово разбомбили мост! Как пить дать разбомбили! Там форменный муравейник, и горит, будто нефть! Черт-те знает, что горит. Вот это сбросили! С орденом вас, товарищ лейтенант!

— Ты лучше за воздухом смотри, — сказал я строго Котову.

Наш Сеня Котов, превосходный стрелок и очень хороший товарищ, не знал, что мы летим на одном моторе.

Калугин большим кругом развернулся на север и пошел, вернее, потянул домой. Скорость снизилась, и нас легко можно было сбить. Но истребителей не было, а от зенитных батарей мы ушли.

Сеня Котов передал через минуту:

— Воздух чистый. Воздух чистый. Что у командира? Почему идем со снижением? Радиостанция в неисправности, попробую восстановить связь. Воздух чистый.

Мы теперь летели, прижимаясь к низким облакам, в полном одиночестве, ориентируясь по линии берега.

Залив лежал огромным снежным полем, и на его ровной голубоватой поверхности виднелись только тени от облаков и временами тень нашего сто пятого.

Как был неприветлив и мрачен в этот час залив!