Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв.

Последнее обстоятельство далеко не всегда имело место. Многие татарские мурзинские (мирзинские) рода на московской службе долгое время осознанно отказывались переходить в православие, которое открывало перед ними возможности карьерного роста и быстрого проникновения в структуру Государева двора[5]. Уезжали (бежали) со службы некоторые иностранцы. В известном деле Петра Фрязина, перешедшего в православие и женившегося в Москве, последний уверял, что «держал его князь великий силою»[6]. Вернулись в Европу впоследствии и немцы-опричники Генрих Штаден, Иоганн Таубе, Элерт Крузе, не говоря уже о менее известных лицах. Гораздо более многочисленными и более болезненными для самолюбия московских правителей были обратные выезды (побеги) выходцев из Великого княжества Литовского, некоторые из которых впоследствии доставляли им немало неприятностей (князь Константин Острожский, Евстафий Дашкевич).

С течением времени соотношение названных составляющих претерпевало вполне естественные изменения. В зависимости от внутри- и внешнеполитической ситуации (особенно в случае с иностранцами на московской службе) менялась заинтересованность центральной власти в увеличении степени вовлеченности тех или иных обособленных групп в общегосударственные процессы. Соответствующие изменения происходили и в их статусе. С другой стороны, периодическому размыванию подвергались ряды членов подобных групп. Как правило, принадлежность к ним, при сохранении определенного стабильного положения, становилась препятствием для карьерного роста, так что некоторые представители выходили из их состава и продвигались по лестнице чинов благодаря индивидуальным (семейным) достижениям и связям. В различные периоды указанные процессы имели разную интенсивность, а их развитие предопределяло длительность сохранения особого положения части служилых людей в рамках единой служебной системы.

Начало процессу проникновения «инокняжцев» в служилую среду было положено в рамках практики свободных боярских переходов, зафиксированной в межкняжеских докончаниях: «А бояром и слугам вольным воля». На службу к московским князьям, могущество которых возрастало на протяжении всего указанного периода, стекались «служилые землевладельцы» из разных, иногда весьма удаленных территорий. Некоторым из них удавалось занять высокие места при дворе у Ивана Калиты и его потомков, хотя в общем процесс формирования старомосковского боярства имел точечный характер. Общее число бояр при московском дворе было весьма небольшим. До определенного времени в число приближенных великого князя входило не более десятка семей, хотя их количество и росло на протяжении всего XIV в.

Боярским переходам способствовало установление контроля над территорией великого княжества Владимирского, благодаря которому под стяги Москвы в походах наряду с членами дворов князей московской династии собирались территориальные ополчения из прежде независимых земель и княжеств. Рати («силы») представляли собой достаточно серьезный военный ресурс. В ряде случаев они даже действовали автономно, в качестве отдельных отрядов в дальних походах на значительные расстояния. Источники сохранили большое число подобных примеров. В 1388 г. суздальские князья «испросиша себе (у Дмитрия Донского. – М. Б.) силу в помочь, рать можайскую и звенигородскую и волотьскую». В 1411 г. в походе Юрия Звенигородского к Нижнему Новгороду участвовали князья Андрей и Василий Владимировичи, «да князи ярославские, да князи ростовские, да костромская сила»[7].

В составе ратей присутствовали представители феодалитета – бояре и слуги, которые, однако, не были в них единственным составным элементом. В целом масса участников таких походов не отличалась единообразием. Уровень социально-экономического развития существенно отличался в разных частях Северо-Восточной Руси. На северных окраинах отсутствовало или было слабо представлено боярское землевладение. Устюжская и вологодская рати, не говоря уже о воинственных вятчанах, тем не менее регулярно встречались на страницах летописей. Их военный потенциал сохранял свое значение даже в начале XVI в., уже после создания поместной системы. В 1503 г., например, «князь великии (Иван III. – М. Б.) посылал ратью устюжан да двинян стеретчи Иванагорода от немцев»[8].

Участие в «ратях» широких слоев населения было характерно и для центральных районов. Московские купцы присутствовали в составе наскоро собранных войск, выступивших в 1433 г. против Юрия Звенигородского. Много позднее, в казанском походе 1469 г., среди москвичей, «кои пригожи по их силе», также находились сурожане, суконники и купчие люди[9].