— Я был сыном правителя — не такого великого, как фараон, но очень знатного родом, — и меня, как рожденного в черное время суток, согласно обычаям нашей страны посвятили богу, которого у нас почитали. — Взгляд рассказчика сделался отрешенным. — Как только я немного подрос, меня оставили в священной роще с окровавленными руками. В урочный час там появился наш бог и принял мой дар, за что мне было обещано нечто вроде бессмертия, в залог чего, сделавшись юношей, я сям узнал вкус его крови. — Он вдруг замолчал и посмотрел на жреца. — Это произошло тринадцать столетий назад. Фараоном у вас в то время был, как мне кажется, Ментухотеп.
— Ваш бог сдержал свое обещание, — заключил Нексумет Атео.
— Да, сдержал. — Взгляд Санха Жермана совсем затуманился. — Он погиб, наш бог, в той битве, когда половину наших воинов истребили, а вторую, в числе какой был и я, поработили. Он умер и не восстал из мертвых, ибо ему отрубили голову. — Главный жрец покосился на старика. — Для меня это тоже смертельно.
— Это смертельно для всех живущих, — спокойно заметил Нексумет Атео.
— Князь, полонивший нас, приказал убить меня за то, что я помог его воинам одержать верх в почти проигранном ими сражении. — Санх Жерман невольно прижал руку к своему плоскому животу, ощущая рубцы старых шрамов.
— И все же ты жив, — сказал Нексумет Атео.
— Я не мертв, — тихо поправил его собеседник.