Служители ада

— И любовь не всегда ограждала от проруби, — вспоминает Фалек не чью-нибудь — их горькую долю. Чем горше прошлое, тем радостнее сегодняшний день, об этом и пишет в статье. Тогда, в редакции, обещал зайти к Шудриху, хорошо бы так закончить сегодняшний вечер.

Наталка поддержала намерение Фалека:

— Конечно, иди! Буду ждать, не задерживайся.

У порога квартиры одолевают сомнения — удобно ли с бухты-барахты вечером врываться в квартиру писателя. Может, занят или гости? Так ведь звал, приглашал заходить. Позвонил, Шудрих в пальто, с шляпой в руке встретил в прихожей.

— Извините, что не вовремя, — смутился Краммер. — Зайду в другой раз.

— Пришли в самое время, — обрадовался Краммеру Шудрих. — Пошли в Политехнический институт на встречу писателей со студентами. Завтра с утра приду к вам на фабрику.

Актовый зал института забит до отказа, не только студентами. Шудриха пригласили на сцену, Краммер разделил стул со знакомым.

Ярослав Галан, большелобый мудрец, покорил с первых слов. Начал с Левка Кушко — студента нелегального украинского политехнического института, который вскоре выследили шпики и полицейские. Кушко вынужден был продолжить учебу в польском политехническом институте, но отец уже пять лет безработный, нечем платить за учебу, квартиру, питание. Не бросил институт, промышлял случайными заработками, не гнушался никакой работы, а голод и болезни съедали здоровье. Затянулась учеба, через восемь лет все же получил диплом инженера.

Вспоминаются Фалеку Краммеру нелегкие годы студенчества, его невзгоды меркнут при сравнении с Кушко. Все же ежемесячно получал какие-то злотые от отца — экспедитора коломыйского бара. Да и после учебы по-разному сложились их судьбы. Рассказывает Галан, как, вернувшись в Перемышль, Кушко встретил свою постаревшую мать. Нужда свела в могилу отца, два младших брата томились в тюрьме за революционную деятельность. Стал Кушко, как и покойный отец, безработным, легче не стало от того, что прибавилось инженерное звание.

Ярослав Галан констатирует:

— Доля Кушко — лишь капля в море страдания трудящихся края. Не было в нашей жизни никакого просвета — только голод, смерть и руины. Первая Конная командарма Буденного вселила надежды, завоевала миллионы народных сердец. Люди верили: вернутся буденновцы, освободят нас навеки. Этот час наступил, недавно вновь встретился с Львом Максимовичем Кушко — инженером львовского «Водоканалтреста», депутатом областного Совета — очень занятым и очень счастливым человеком.

Когда аплодисменты умолкли, Ярослав Галан объявил: —Сейчас выступит известный еврейский поэт — мой друг Яков Шудрих.

— Ярослав по дружбе назвал меня известным поэтом, в панской Польше мало кто меня знал. Безрадостным запомнилось детство в небольшом и очень несчастном местечке Угнове, не на что было учиться. Закончил пять классов, переехал во Львов, мечтал о настоящей поэзии, И еще мечтал о работе, безработному скорняку и самоучке-портному редко перепадали случайные злотые. Так бы и умер нищим мечтателем, к счастью, судьба свела с Ярославом и Горно. Нет-нет, не хочу сказать, что не помогали польские власти. Не раз отправляли в тюрьму, это была неплохая пролетарская школа, да и как-никак бесплатно одевали, кормили. Так же, как Галан, сначала стал коммунистом, потом — поэтом. Может, поэтому лучшим своим произведением считаю «Смерть безработного».

Фалек Краммер ушел с этого вечера с еще большей верой в счастливое будущее. Доцет мечтает о прошлом — хочет вернуть свои фабрики! Зря испугался его, мог бы сделать такой репортаж, чтоб вся страна узнала о тех, кто ждет Гитлера. Может, доработать статью? Нет такого желания, гонит незваную мысль.

Утром на фабрику пришел Шудрих. Легко и просто перед ним раскрываются рабочие души. Для них он такой же рабочий, с полуслова находят общий язык. У него, Краммера, почему-то не так.

Учился у Шудриха, время от времени писал небольшие статьи, много работал на фабриках. В морозный декабрьский день пришло огромное счастье — на свет появилась Ганнуся.

Еще больше стало любимых дел и отрадных забот. Всегда поспевает к купанию ребенка. Наталка и сама справляется, но ничто не может сравниться с радостью, которую приносит Ганнуся, когда нежится в ванночке. Что ни день, то открытие: Ганнуся улыбнулась, Ганнуся аукнула, Ганнуся перевернулась на животик. Ганнуся, Ганнуся, Ганнуся!

Вечерами, когда ребенок спит, Фалек и Наталка читают газеты, обсуждают прочитанное. В июне сорокового принесли много радости: сообщения о победах Советской власти в Латвии, Литве и Эстонии, об освобождении Буковины и Бессарабии, захваченных боярской Румынией. А на Западе полыхает война, фашистские армии вторглись в Данию и Норвегию, рвутся к Ла-Маншу, громят войска англичан, французов, бельгийцев. Возмущает Фалека фашистский разбой, вспоминаются пророчества Доцета, но тут же их отгоняет: разве можно сравнить Данию и Норвегию с Советским Союзом! А война Германии с Францией и Англией еще неизвестно чем кончится…