Служу Родине. Рассказы летчика

— Перепишешь упражнение — небрежно сделал.

Иногда приходилось переписывать по два-три раза.

В четвёртой группе я получил за полугодие «отлично» по всем предметам.

В первый день каникул, вернувшись из школы домой, я увидел на столе разноцветные открытки. Кинулся их рассматривать:

— Это откуда, папаша, кому?

— Тебе за успехи. Перерисовывай. Я тебе и красок купил.

Малышок обещал: кончит срочную работу — и поучит тебя. Ну-ка, попробуй!

— Пусть поест сначала! — перебивает мать.

Я наскоро ем и сажусь за рисование.

— Мать, иди-ка посмотри, как у него лошадь получилась, — говорит отец.

Он доволен. Доволен и я.

Отец любит природу, знает повадки зверей и птиц, по своим приметам угадывает погоду. Он складывает стихи и по вечерам подолгу слушает пение девчат, собравшихся на улице. Ему нравится, что я могу рисовать всё, с чем он так свыкся: хату и поле, рощу и стадо.

Моими рисунками он простодушно гордится, хотя и не подаёт виду. Собираясь в гости в соседнюю деревню, отец говорит словно между прочим:

— А где, сынок, твои картинки, что вчера сделал? Дай-ка сюда.

И несёт их в подарок.

— Кончишь школу — пойдёшь учиться рисовать, — часто повторяет он.

И я привыкаю к мысли, что буду художником.

Я подолгу смотрел на картины Малышка, украшавшие клуб. Удивлялся: вблизи мазня, а отойдёшь подальше — всё оживает.

Художник Малышок был немолод, сутуловат и всегда замазан красками. Когда он работал в клубе, нас туда не пускали. Говорили, что он чудаковат: не любит, чтобы смотрели, как рисует.

Его картины я отлично помню. Может быть, они и не были так хороши, как мне тогда казалось, но я ими восхищался. Особенно мне нравились пейзажи — виды окрестностей нашего села. Я их подолгу рассматривал. И мне очень хотелось научиться рисовать маслом.

Я говорил отцу:

— Ты ведь обещал, папаша, что Малышок меня поучит.

— Он скажет, когда можно будет. Хворает сейчас. Сходи, сам узнай…

Но я так и не отважился пойти к нему: он внушал мне какую-то робость.

Малышок умер, когда я перешёл в пятую группу. Так и не удалось мне поучиться у него. Долго вспоминал я художника-самоучку.

Рисование выработало у меня глазомер, зрительную память, наблюдательность. И эти качества пригодились мне, когда я стал лётчиком.

9. В КЛАССЕ

Группа у нас была дисциплинированная и дружная. Мы вместе и работали и учили уроки. Ссорились редко. Но был у нас один озорной хлопец — Сергей. Я его невзлюбил за то, что он дразнил, обижал горбунка Ивася, доводил до слёз. Мне это не нравилось. Частенько у нас с Сергеем дело чуть до драки не доходило. Драться, конечно, мне случалось, и нередко, но где-нибудь на улице, а не в школе. Но однажды я изменил этому правилу.

Я сидел уже за партой, а учительницы ещё не было в классе. Вошёл Ивась. Он, видно, был нездоров и еле перемогался. Сел на своё место. А Сергей подскочил к нему и ни с того ни с сего ударил по уху. Ивась жалобно закричал, схватился за голову и упал на парту. Тут я не стерпел, у меня даже потемнело в глазах от злости. Бросился на Сергея, мы сцепились в клубок и стали кататься по полу у самого стола учительницы. Я хотя и был поменьше ростом, но оказался сильнее. Только я собрался сесть на Сергея верхом, как вдруг дверь открылась и вошла Нина Васильевна. Мы вскочили. Стою ни жив ни мёртв. Стыдно мне, что в классе подрался.

— Он не хотел, Нина Васильевна! Он за Ивася вступился! — закричали ребята.

Нина Васильевна строго велела всем сесть за парты, а по-еле урока поговорила с нами по душам о дружбе и долге пионера.

Этот случай надолго остался в моей памяти.

В следующую субботу Нина Васильевна собрала нас и сказала:

— Ребята, у нас в классе есть отстающие. Вот, например, Гриша Вареник не в ладах с арифметикой. Кто ему поможет?

Василь, я и ещё несколько ребят — все мы учились неплохо— подняли руки.

Учительница посмотрела на меня:

— Вот, Ваня, ты с ним и займись. А вы, ребята, подтяните отстающих по другим предметам.

После уроков мы теперь оставались в школе. Мой «ученик» оказался непоседой. Бывало только начнём заниматься, а он, глядя в окно на волейболистов, заявляет:

— Ну, давай кончать. Я всё уже понял.

Но я был упрям: сам не вставал из-за парты и его не пускал, пока не убеждался, что он действительно понял.

Занимаясь с ним, я закреплял и свои знания. Видел, что Гриша тоже постепенно начинает любит арифметику: не уйдёт, пока не сделает все уроки. Мне так нравилось заниматься с отстающими, что я даже подумывал — не стать ли учителем? Но в то время я всё чаще и чаще мечтал стать в будущем военным.

Пристрастие ко всему военному — очевидно, тут было и влияние рассказов дяди Сергея — особенно выросло у меня после того, как вернулся из армии, с Кушки, мой старший брат Яков. Он возмужал, стал держаться уверенно, свободно.

Первые дни я от него не отходил — куда он, туда и я. Из школы спешил домой: всё боялся пропустить рассказы Якова о пограничной службе, о борьбе с бандитами — нарушителями границы. Мне очень хотелось надеть его форму — френч и сапоги. Но я был мал и, когда пробовал примерить, «тонул» в его обмундировании.

10. НА РЕКЕ