Мы вскоре зашли во дворик. Тут было тихо, только ворковали о чем-то в дальнем углу бабушки на скамейке, да любопытные голуби бродили по щербатому асфальту, кладя поклоны своему голубиному богу и заодно выискивая крошки.
— Ну что, мразота, что ты там говорил про то, что чего-то хочешь? — спросил Макар почти миролюбивым тоном.
Ага, заговаривает зубы. Очень хороший прием, чтобы расслабить собеседника и нанести неожиданный удар в зубы. Вот только я не такой собеседник. Я не буду ждать первого удара. Да и драку как таковую я не планировал. Всё-таки хорошо, что они решили меня закрыть от взора бабушек своими широкими спинами. Так они сдвинулись близко, а мне только это и нужно. Я сделал вид, что делаю шаг к Макару, а сам отставленной ногой ударил в пах крайнего правого.
Тут же ребром ладони нанес удар по шее Макара, а в следующий миг прилетел хороший крюк в солнечное сплетение левого товарища. Товарищ со стоном согнулся и уже ударом в основание черепа отправил его в путешествие по бескрайним просторам бессознательного.
На всё про всё ушло меньше трех секунд. Макар качнулся и осел на землю, как мешок с говном. Остальные легли рядом. Тот, что зажимал пах, скулил по-собачьи и елозил ногами поднимая грязь.
Пришлось смилостивиться и отправить его следом за остальными друзьями. После этого я сразу же пошел обратно.
— Чего это вы там удумали? Эй, куда пошел? — донеслось мне вслед.
Возможно, сидящие поодаль бабушки и запомнили меня, но… Если бы я не поступил так, то день присяги был бы испорчен напрочь. Да и Мишке с Ириной было бы неприятно, а Мишке ещё и больно.
Так что никаких угрызений совести по поводу того, что на асфальте остались лежать трое крепких парней, я не испытывал. Они тоже бы не испытывали, если бы на их месте был бы я.
Я забежал за сигаретами. По пути взял три бутылки из темно-коричневого стекла, с наклеек которых весело скалился Буратино.
Когда вернулся, то отец Семена спросил:
— Ты что там, в очереди стоял? В Москве тоже очереди?
— Да так, — протянул я лимонад. — Много любителей шипучки появилось. Вот и пришлось задержаться. Ну что, берем Мишку, его подругу и на Красную площадь?
— Да, конечно, — улыбнулась мать Семена и взяла из моих рук чуть запотевшую бутылку.
Глава 33
Я думаю, что роль хорошего сына удалась мне в полной мере. Вроде был предупредительным, обходительным, веселым и задорным. Таким, чтобы меня запомнили, как взрослого и неунывающего мужчину.
Мишка с Ириной вроде как и были с нами, но держались чуть поодаль. Ирина смущенно опускала глаза, когда родители Семена по тому или иному вопросу обращались к Мишке. Забавно было видеть подобное смущение. Особенно забавно было мне, жителю двадцать первого века с его свободными нравами и сексуальной раскрепощенностью.
Вот скажи этим людям, что через пятьдесят лет на голубом экране начнут скакать голозадые девицы и голозадые мужики, а по вечерам начнут вытаскивать грязное семейное бельё и размахивать им по федеральным каналам — в крайнем случае покрутят пальцем у виска. Не поверят мне, что скандалы, пошлость и фиглярство займут место вечерних концертов, многосерийных фильмов, образовательных программ.
Нет, концерты будут, но…
Признаться честно, может и поворчу по-стариковски, но те песни, что сейчас звучат по радиоприемнику в казарме и те, что играли в машине из магнитолы — две большие разницы. Редкие экземпляры эстрады ещё пытались что-то преподнести, но хорошие песни обычно не доходили до эфиров радио — хорошие песни были непопулярны. Такие песни вызывали эмоции, а не просто ставились для того, чтобы зажечь в танце «джига-дрыга». Потому и приходилось самородкам выкладывать своё творчество в интернет. А уже оттуда по крупицам их выковыривали. Как мелкие бриллиантики из огромной кучи дерьма. Выковыривали и делились между такими же единомышленниками.
Таким бриллиантом в своё время стал для меня Николай Носков. А ведь он где-то в эти года служил, правда под Мурманском на Северном флоте. Но его песни постоянно звучали в моем сборнике. А уж без песни «Павшим друзьям» редко обходились какие-то посиделки с сослуживцами… Когда от музыки и голоса мурашки ползли по коже, а пальцы зло сжимали рюмку с пьянящим ядом…
Но это всё будет в будущем, а пока…
А пока что Москве исполнялось восемьсот двадцать пять лет. В отличие от тех празднеств, которые я помнил — сейчас не было никакого ажиотажа по поводу празднования. Вроде как будет и будет день города завтра, но… будет и будет. Подумаешь. Не такое уж это большое событие для обычного трудового народа. И не надо было осваивать деньги на празднование, из которых немалая часть оседала в карманах устроителей.
Сейчас же улицы были полны школьниками и школьницами. Школьная форма попадалась повсюду, куда только кинешь взгляд.