Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

Какой-то из важных придворных вышел из церкви и сообщил всем оставшимся, что если кто желает быть в церкви, то по внутренней лестнице дворца может спуститься в церковь Двенадцати Апостолов3, примыкающую к дворцу. Благодаря этому указанию мы покинули залу, где нам было указано место, и прежде всего я отправился на балкон дворца, откуда открывалась чудная панорама на все Замоскворечье и на кремлевскую Ивановскую площадь. Все кремлевские площади представляли сплошную массу людей, стоящих с непокрытыми головами и держащих в руках зажженные свечи.

В гуще толпы возвышались блестящие хоругви изо всех кремлевских церквей, плавно колыхаясь, как бы плыли среди несметной толпы народа. Зрелище передо мной открылось удивительное и поражающее: с многочисленных церквей с их иллюминированными колокольнями неслась торжественная благовесть, своим приятным звоном наполняя весь город. Возглас священников «Христос воскресе!» не был слышен на балконе дворца, но ответ народа прогремел могущественно и величественно: «Воистину воскресе!» Я заметил, как у некоторых важных особ, стоящих тоже на балконе, отразилась на лицах эта величественная картина, и даже заметил у одного из них слезы на глазах.

Налюбовавшись на балконе на эту дивную картину, пошел в собор Двенадцати Апостолов, где простоял заутреню и часть обедни, после чего вернулся в залу, где было указано нам быть. Придворные, утомленные стоянием в церкви, оттуда выходили, садились в зале, где мы стояли, вели очень громко разговор между собой, хохотали. Вышел какой-то из церкви придворный и, обратясь к нам, раздраженным голосом сказал: «Разве можно так громко разговаривать и смеяться, когда в церкви идет служба, да еще в присутствии государя, ведь в церкви все слышно, нужно уметь прилично себя держать!» Что мы — трое фрачников — могли на это ему ответить? Мы понимали, что хотя обращение было к нам, но выговор относился к звездоносцам, сидящим и хохочущим. Только придворный ушел обратно в церковь, как наши звездоносцы опять громко заговорили и захохотали. Опять явился он же и сделал опять внушительный выговор нам, стоящим тихо с полным сознанием своего ничтожества среди звездоносцев. Как [только] ушел придворный, опять повторилось то же самое: сидящие заговорили громко и захохотали; тогда мы уже не выдержали, не желая иметь третьего выговора, покинули залу, отправились осматривать залы, где были накрыты столы для разговения. Во всю длину длинных столовых стояли накрытые столы, уставленные приборами и бронзовыми вазами, изображающими лебедей с распущенными крыльями, с хрустальными тарелками, наполненными апельсинами. Больше на столах ничего не стояло. Я подумал: у купцов пасхальный стол украшается лучше и изобильнее, и решил ехать домой, не дождавшись разговения во дворце, с сидением с напыщенными звездоносцами, каждый имел из них не менее двух звезд. Хорошо бы я себя чувствовал среди них! Да и, думаю, звездоносцы не были бы довольны моим соседством.

Государю и государыне очень понравилось это пребывание их на Пасхе в Москве, они приехали еще раз, а быть может, и несколько раз, я уже теперь не помню.

По окончании церковной службы улицы наполнялись народом, сгущенной массой выходящим из церквей, рассыпаясь веером по разным сторонам, с зажженными свечами, с несением больших узлов с освященными пасхами, куличами и яйцами. Встречая кого-либо из своих знакомых, весело христосовались, снимая шапки, здесь же на улице. Как бы ни был богат и именит купец, считал непременным делом христосоваться со всеми своими домочадцами, и уже у ворот своего дома — с дворником, ожидавшим возвращения хозяев, а также с лакеем или с горничной, отпиравшей парадную дверь.

На накрытом столе в столовой, уставленном всевозможными колбасами, окороками, помещались посередине стола принесенные из церкви освященные куличи, пасхи и яйца, с них-то прежде всего начиналось разговение. Кладя на тарелку кусок кулича и пасхи, крестясь, старики говорили: «Господь привел встретить светлый праздник!»

В продолжение всей пасхальной недели с утра до 4 часов дня [праздник] сопровождался веселым перезвоном во всех церквах.

На второй день Пасхи ездили на могилки родителей и оставляли на них яйца, как бы христосуясь с ними.