Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

Накануне объявления войны я купил дом у Серебрякова, на углу Рождественки и Варсонофьевского переулка2, и уговорились с ним на другой день в 11 часов утра быть в конторе нотариуса Сусорова, чтобы совершить купчую крепость. В этот день за утренним чаем развертываю газету и с ужасом прочитываю: война объявлена. Спешу в банк, чтобы ликвидировать процентные бумаги для уплаты Серебрякову, но получаю там ответ: «Кто же у вас в данную минуту купит? Бумаги, несомненно, в цене должны упасть», — и мне пришлось отказаться от купленного дома.

На объявление войны Японии смотрели довольно сдержанно: кто мог думать, что небольшая Япония представляет из себя такую большую силу; думали, что война кончится для нас благополучно: «Шапками забросаем япошек!» Но что ни день, дела наши шли на войне все хуже и хуже, но мы еще были уверены, что они скоро поправятся.

В марте месяце я поехал с женой за границу; побывали в Вене, Венеции, Риме, Неаполе, во Флоренции, в Париже и в Берлине только проездом; и где бы мы ни были, везде встречали суетящихся низеньких, юрких желтолицых японцев с их женами, одетых по последней моде, снующих по платформам железных дорог целыми группами, нужно думать, исполняющих какие-нибудь серьезные задания их правительства во всех городах Европы. Для меня эти встречи были крайне тяжелы и неприятны из-за всех наших неудач на войне, и я еле сдерживал себя, чтобы не пырнуть из них кого-нибудь, так было досадно и обидно за мою несчастную родину.

Во Франции на одной из каких-то станций, когда мы вышли с женой из вагона и разговаривали, к нам подошел почтенный француз и спросил: «Вы русские? Скажу вам неприятную новость: броненосец «Петропавловск» взорван японцами, причем погибли адмирал Макаров и великие князья»3. После такого известия путешествовать было неприятно; остановились в Париже на короткое время и спешно выехали в Москву через Берлин.

На адмирала Макарова возлагали большие надежды не только у нас в России, но и в Европе, отмечая его большой ум, решительность характера и знание морского дела, — и эта надежда рухнула! Главнокомандующим был назначен генерал Куропаткин; его назначением были довольны, помня те славные бои, где был командующим генерал Скобелев, а Куропаткин начальником его штаба, приписывая славу Скобелева и Куропаткину.

Узнав о назначении Куропаткина на этот высокий пост, мне припомнилась его поездка в Среднюю Азию, когда он был военным министром. Мне пришлось быть в Коканде вскоре после его отъезда оттуда. Многие русские горожане в это время осуждали Куропаткина за его речь, произнесенную при приеме русских горожан Коканда, называя его бестактным и неглубоким человеком.

Куропаткин обратился с довольно резкой речью, высказывая им порицание за их недружелюбное отношение к офицерству местного гарнизона, и в заключение сказал: «Все должны помнить, что пребыванием здесь, в Коканде, обязаны исключительно военной силе, пролившейся достаточно крови по завоеванию этого края, а потому должны относиться к военным с подобающим уважением».

Обыватели Коканда поняли, что Куропаткин был поставлен местным военным начальством в известность, что между местным офицерством и горожанами создалось недружелюбное отношение: так, штатские не посещают военного собрания, где бывают танцевальные вечера, а устроили свой клуб, куда не допускают офицерство.

Куропаткин, вместо того чтобы разобраться в причинах таких недоразумений, переложил вину с больной головы на здоровую, чем еще более ухудшил отношения между военными и штатскими.

Распри же начались оттого, что некоторые невоздержанные и плохо воспитанные офицеры, будучи выпивши, обращались с семейными дамами крайне непринужденно, позволяя себе разные вольности, возмутившие мужей этих дам. Все штатское общество приняло сторону оскорбленных и перестало посещать военный клуб, а потом устроили свой, куда не допускали посещать скандалистов-офицеров.

Возмущенные речью Куропаткина горожане говорили: «Речь Куропаткина показывает, что он плохой администратор: не разобравшись в причине создавшегося озлобления, он сказал свою речь не тем, кому следует, а именно ему следовало бы пробрать военное местное начальство, распустившее подчиненных ему офицеров».

Как-то уезжая с ночным поездом в свое имение, узнал от носильщика, что с экстренным поездом сегодня выезжает на войну главнокомандующий Куропаткин. Я побежал посмотреть: не увижу ли Куропаткина.

Куропаткина не увидал; как мне передали, он был у великого князя Сергея Александровича, и, когда он оттуда может вернуться, никто не знал.

Поезд состоял из нескольких вагонов; салон-вагон был залит электричеством, но, что меня удивило, все стены вагона были увешаны разных размеров иконами в серебряных и золотых ризах, подносимые Куропаткину обществами, учреждениями и частными лицами, и все они ехали с ним на войну; мне же казалось, чтобы только перекреститься перед каждой иконой, потребовалось бы несколько часов времени.