Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

Однажды ко мне пришел В.И. Зевакин в каком-то возбужденно-веселом настроении и рассказал: «Я пришел только что из казарм, куда был вызван для прекращения скандала, происшедшего между супругами. Причина скандала была следующая: месяца три тому назад один из ткачей проводил время в пивной со своими товарищами; нагрузившись достаточно пивом, у них зашел разговор о женах; ткач заявил: «Я своей жене верю, она мне никогда не изменит». Его товарищ начал хохотать, поддразнивая его: «Давай спорить на трешку, что она тебе изменит!» Полупьяный, разгоряченный спором ткач принял предложение, оба вынули по трешке и вручили их третьему товарищу, бывшему с ними, с тем, что он отдаст эти шесть рублей тому, кто окажется прав, срок спора установлен шесть месяцев. По прошествии трех месяцев к ткачу, принявшему пари, на фабрику прибежал мальчик и сказал: «Тебя зовет такой-то, иди скорее в казарму, с женой твоей что-то случилось!» Ткач бросил работу, побежал в казарму, где застал свою супругу в положении, когда уже не приходилось сомневаться в проигрыше им пари. Взбешенный ткач бросился бить свою жену, крича: «Ах, ты сука! Из-за тебя я должен платить трешку твоему хахалю!» Жена, услышав это, в свою очередь пришла в негодование и, будучи сильной и здоровой бабой, бросилась с кулаками на мужа и начала лупить его, говоря: «Ах, ты мерзавец! Что же ты думаешь, мы такие богачи, что можем швыряться трешками?!» Пришедшему Зевакину жаловалась: «Послушайте, Владимир Иванович! Могла ли я знать, что муж мой такой дурак? Спорил на трешку! Как будто мы богачи! Теперь придется отрабатывать несколько дней из-за этого дурака!»

Говорил все это он, когда они возвращались домой, пробираясь по речке Томна 3*. Вдруг из кустов вышел мужичок, снял шапку и почтительно поздоровался с Михаилом Максимовичем. Кормилицын, будучи в хорошем настроении, остановился и спросил его:

— Зачем ты сюда попал?

— Пришел посмотреть, — отвечал мужичок, — на свое старое пепелище, где прожил пятнадцать лет; эту землю я обрабатывал на огород, разводил капусту, земля хорошая, капуста родилась чудная; ни за что бы не уехал отсюда, да хозяин земли больно был жаден: что ни год, то прибавка; осерчал я, купил землю около своей деревни и там развел огород. Теперь эту землю не узнаешь, как вы ее застроили!

— Значит, ты арендовал ее у такого-то барина? (и назвал его фамилию) — спросил Михаил Максимович.

— Нет, зачем у него! Не у него, — и назвал фамилию другого, — земля того барина, которого вы назвали, примыкает к этой земле; у моего барина, у которого я арендовал, было не больше двух-трех десятин, вот на этой-то земле выстроен у вас двухэтажный дом, а рядом конюшни.

На лице Михаила Максимовича выразилось удивление:

— Что ты говоришь? Вся эта земля принадлежала барину, у которого я купил, вплоть до речки Томны.

— Нет, Михаил Максимович, это не так! Быть может, потом мой барин продал землю своему соседу, я этого не знаю, но землю по Томне я арендовал у своего барина пятнадцать лет и ежегодно ездил в Питер заключать договор и платить деньги за аренду; как же мне этого не знать!

Михаил Максимович вернулся домой уже в плохом настроении, с неспокойной душой, думая: «А вдруг все, что говорил этот огородник, правда, как же тогда быть? Владелец земли, узнав о возведении зданий, сдерет с меня за нее не одну, а десять шкур!»