Слышишь, Кричит сова !

Тут не всякий альпинист, наверное, управится. Одно объяснение: любовь делает чудеса. И лезут граждане на откосы - кто понахальнее. А кто послабее духом - первым попавшимся валуном довольствуются, если, конечно, есть на нем еще свободное местечко. А нет - можно, впрочем, и поверх предыдущих каллиграфических упражнений. Борись не борись - всеобщая грамотность, никуда не денешься.

"Постой,- неожиданная мыель чуть не заставила его расхохотаться,- есть способ!" Что нужно для того, чтобы каллиграфией на скалах заниматься? Ну, помимо нахальства, конечно, кисть и банка краски. Все это надо с собой специально издалека везти или здесь по хозмагам шастать.

Неудобно, хлопотно. Человек отдыхать приехал, на камешке увековечиться - а тут по магазинам гвняй. Как бы курортному начальству по справедливости поступить надо? Ну, во-первых, не запрещать дорогим гостям автографы ставить, где кто пожелает. Во-вторых, даже строжайше обязать каждого приезжающего непременно автограф оставить - хоть на скале, хоть на заборе, тут уж выбор личный. Эффект будет моментальный - по меньшей мере половина потенциальных мастеров монументальной росписи тут же отвалится: закон простой - нельзя писать? Будем!

Велят писать? - с какой это стати кто-то мне велеть будет? Не стану писать! Чувство противоречия - штука серьезная, на уровне закона, с немедленным причем действием... Так, половина отвалилась. А второй, с менее уязвимым самолюбием, половине - в любой момент кисточку напрокат и банку краски по себестоимости. Пиши, дорогой товарищ, сколько влезет - у нас сервис на высшем уровне.

А то, что краска не масляная или там эмалевая, а очень даже легко смываемая - так это детали. До первого дождика наверняка продержится. Аборигены на скалах не пишут, у них дела поважнее. А какой-нибудь залетный Петя или Вася останется в полной уверенности, что его высокохудожественное сочинение переживает тысячелетия. А что - для того ведь и писано. Должны же знать потомки, что 24 июля 1978 года "издесь был Вася", или не должны? Саша вдруг подумал, что если бы все эти надписи действительно сохранились на века, что бы решили о нас потомки - какая богатая духовная жизнь! А так все довольны: ты себе пишешь, краска идет нарасхват, в курортную кассу денежки капают, тучка набежала - и все сначала. Все довольны, в том числе и потомки, которым скалы эти в первозданной чистоте достанутся, отмывать не надо.., Из-за рога бухты вывернулся, переваливаясь с волны на волну, очередной рейсовый теплоход, на этот раз "Гаспра". Скрежетнув бортом о кранцы причала, "Гаспра" приглушила двигатель, матросы сбросили трап, покрикивая: "Осторожно! Не толпись! Билетик! Билетик!" Трап елозил по причалу, "Гаспру" покачивало с борта на борт, матросики подхватывали дамочек под локоток, без особой, впрочем, надобности. Теплоход загудел, на мгновение перекрыв галдеж, и степенно отвалил.

Народу набилось под завязку, на скамейках - и в салоне, и под тентом на корме - свободного места и в микроскоп не углядишь. Алексей протолкался на бак, здесь скамей не было, несколько парочек притулилось там и сям под высоким бортом - не так дует, и опять же почти уединение. Он бросил штормовку на приземистый кнехт, уселся. Удобство, конечно, относительное кнехт не кресло. Теплоходик то и дело зарывался в волну, и в клюзы брандспойтовой струей врывалась вода-душ несколько холодноватый, но полчаса вытерпеть можно. Впереди по левому борту показался четкий силуэт на синем небе - ни дать ни взять шахматная ладья, поставленная на краешке высоченного утеса,- "Ласточкино гнездо". "Ладья" медленно уплыла назад. Позади осталась тезка теплоходика бухта Гаспра, по левому борту потянулся Золотой пляж.

Обычно набитый плотнее, чем сегодня салон этого теплоходика, Золотой пляж заметно поредел, только самые закаленные или упрямые продолжали маяться под неожиданно холодными порывами ветра, раскачавшего море баллов до пяти.

Всего две недели назад все это было удивительно далеко - и расцвеченная нарядами набережная с пальмами, и деловитые пароходики, снующие по неправдоподобно синей воде, и выгоревший силуэт Яйлы, полукольцом охватившей бухту. Все это было удивительно далеко, тем более, что Алексей поначалу не только не собирался сюда, а поехал вовсе в противоположную сторону - домой. Тогда, две недели назад ("боже, как давно"), он слез с рейсового автобуса на Соборной площади и через пять минут уже стоял у калитки родного дома. На стук выглянула соседка.

- Здравствуйте, Мария Федоровна!

Соседка пригляделась, всплеснула руками: - Алеша! Приехал! А мама с папой твои только позавчера уехали, а...- Алексей терпеливо ждал, торопиться некуда, и, наконец, Мария Федоровна охнула: -да что это я, тебе же ключ оставили...

Три дня пролетели, как один. В первый же вечер явился доктор Гриценко - такой же худющий, только с неожиданной бородкой. На вопросительный взгляд пояснил: специально отрастил под Айболита. Детишкам нравится.