Слышишь пение?

Без дальнейших обсуждений папа склонил голову и прочел молитву по-английски. Когда он кончил, никто не произнес ни слова, никто не пошевелился. Прошла минута, другая, пока, наконец, Фриц не потянулся за хлебом.

— Я забыла масло, — воскликнула мама и бросилась на кухню.

— Масло на столе, — закричала ей вслед Гретхен, и тут все услышали — мама плачет.

— Ты молился за тех, кто сейчас страдает, папа, и забыл поблагодарить за наш ужин, — Фрида, казалось, нащупала безопасную тему для разговора.

— Не могу говорить о еде, когда столько людей без крова, — ответил папа. — Но сейчас не время для разговоров. Дай мне твою тарелку, Анна, положу тебе гуляша, или что там Гретхен состряпала. Дети, давайте постараемся по-прежнему жить нормальной, полной, даже радостной жизнью. Главное, никогда не забывайте о смехе.

Мама уже пришла в себя, она вернулась из кухни с пустыми руками и села за стол. Руди уставился на отца, возмущенный последними словами.

— Смех! Как мы можем теперь смеяться?

— Не знаю как, но должны, — ответил Эрнст Зольтен, протягивая полную тарелку младшей дочери и накладывая еду в тарелку старшей. — Нужно ли и нам сойти с ума, если мир заразился сумасшествием? Так делу не поможешь. Смех, добрый, честный смех — один из признаков нормальности.

— Я видела — на многих фотографиях Гитлер улыбается, — медленно начала Гретхен. — Но не думаю, что кто-нибудь видел его смеющимся.

— Нет, — отозвался папа, — можно жить с улыбкой и с улыбкой быть подлецом.[17]

Ко всеобщему удивлению, мама хихикнула.

— Эрнст, ты умирать будешь, — со смешком, правда, немного нервным, проговорила она, — но все равно найдешь подходящую к случаю цитату. Это был «Гамлет» или "Отелло"?

Папа широко улыбнулся жене, как будто она — вечно неуспевающая ученица — вдруг неожиданно выдала правильный ответ.

— "Гамлет", акт первый, сцена…

— А ну, прекратите! — вмешался Фриц. — Не переношу вашего Шекспира! В прошлом году мы проходили "Как вам это понравится", и уж поверьте мне — скучища беспросветная. Совершенно бессмысленно и ужасно старомодно. Никак не могу понять, о чем там речь.

— Мой сын — и такое говорить о Шекспире! — Папа с жалостью поглядел на Фрица.

А Фриц по-дружески поддразнил в ответ:

— Мой отец — и текущий кран починить не может!

Она, Анна, на папиной стороне. Просто непонятно, откуда у Фрица такое отвращение ко всему, что связано с чтением. Ей папа всегда читал стихи и предлагал учить их наизусть, даже в самом раннем детстве. Он словно дарил дочке каждое стихотворение. И настаивал на том, чтобы девочка запоминала имя автора. И теперь она знает немало отрывков из Шекспира, хотя в школе его пьес еще не задавали. Как раз на прошлой неделе папа выбрал еще один отрывок, и Анна вдруг поняла почему.

— Если бы ты только знал, Фриц, — начала девочка, — Шекспир написал кое-что совсем не старомодное. Ну, не слишком старомодное. Прямо про наше время. О солдатах на войне.

— Сочиняешь! — насмешливо бросил Фриц.

— Папа, скажи ему, — взмолилась Анна.

— Уже не помнишь? — поддразнил отец, зная, что дочка почти ничего не забывает и до сих пор может наизусть прочитать стихи, выученные в пять лет. — Начинай, а я помогу, если запнешься.

Все глядели выжидающе. Анна прочистила горло и глубоко вдохнула, чтобы приготовиться. Такие замечательные слова — пусть и другие их оценят.

Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом,
Иль трупами своих всю брешь завалим!
В дни мира украшают человека
Смирение и тихий, скромный нрав;
Когда ж нагрянет ураган войны,
Должны вы подражать повадке тигра.
Кровь разожгите, напрягите мышцы…

— А дальше я не все запомнила… как там, папа?

— "Вас Англия взрастила, — так теперь…" — подсказал папа, и Анна подхватила:

Явите мощь свою, нам показав,
Что вы ее сыны. Я в том уверен;
Ведь нет средь вас столь низких, в чьих бы взорах
Теперь огонь не вспыхнул благородный.
Стоите, вижу, вы, как своры гончих,
На травлю рвущиеся. Поднят зверь.
С отвагой в сердце риньтесь в бой, крича:
"Господь за Гарри и святой Георг!"[18]

— До чего ты умная, Анна, — в голосе Фрица слышалось неподдельное восхищение. — Даже представить себе не могу, как столько всего можно выучить наизусть. Звучит и вправду, как перед войной. А кто такой Гарри?

— Генрих Пятый, — ответил за Анну отец. — Англичан оставалась горстка, и у них не было никакой надежды, но они пошли за ним и победили.

Пока папа объяснял, превращая ужин в урок истории, мама привычно соскользнула на немецкий:

— Гретхен, передай, пожалуйста, соль.