Смалюх

За всю свою долгую службу только дважды столкнулся кондуктор Боронь с достойными пассажирами, более или менее отвечавшими его идеалу путника. Первым представителем этой редко встречающейся породы был какой-то безымянный бродяга без гроша за душой, проникший в купе первого класса. Когда Боронь потребовал у него билета, ободранец очень убедительно разъяснил, что билет ему вовсе без надобности, едет он просто так, без цели — в никуда. Ему нравится ехать, вот и все. И кондуктор не только признал его полную правоту, но и всю дорогу беспокоился об удобствах для редкого гостя, никого не впуская в занятое им купе. Да еще и скормил приблизительно половину своих продуктов и даже раскурил с ним трубочку во время увлекательной беседы на тему: путешествия все равно куда.

Еще один такой настоящий путник попался ему несколько лет назад на пути из Вены в Триест. Им оказался некий Шигонь, кажется, помещик из Польши. Этот симпатичный субъект, очевидно, хорошо обеспеченный, тоже проник в первый класс без билета. На вопрос, куда следует, ответил, что пункт неважен, куда привезут, туда и приедет.

— Если так, — сказал кондуктор, — вам, наверное, лучше всего сойти на ближайшей станции.

— Еще чего! — возмутился богатый заяц. — Я непременно должен двигаться, меня гонит вперед какая-то сила. Пробейте мне билет по своему вкусу, куда вам вздумается.

Ответ настолько очаровал кондуктора, что он позволил зайцу ехать до конечной станции бесплатно и больше не докучал. Шигонь этот, наверное, считается безумцем, думал Боронь, ну и пусть, зато сколько любви к процессу движения!

Да, не перевелись еще на белом свете настоящие путешественники, но они были редким жемчугом в море человеческого ничтожества. Боронь частенько с растроганным вздохом возвращался мыслями к этим двум своим пассажиром, грея душу воспоминаниями о бескорыстных путниках.

Откинув голову, Боронь следил за клубами сизого дыма, заполнявшего коридор. Сквозь равномерный перестук колес стал просачиваться шепот горячего пара. Послышалось бульканье воды, он почувствовал ее теплый нажим в батареях: вечер был холодный, заработало отопление.

Газовые рожки под потолком внезапно заморгали светлыми ресницами и погасли. Но ненадолго, в следующую же минуту старательный регулятор поспешно впрыснул свежую порцию газа, подпитавшего померкшие лампы. Боронь сразу же распознал его специфический терпкий запах, напоминающий укроп, въедливый и дурманящий, он перебивал аромат табака…

Внезапно кондуктору показалось, что он слышит шлепанье босых ног по коридору.

— Дух, дух, дух, — громко раздавались шаги, — дух, дух, дух…

Боронь сразу понял, что это значит: не первый раз слышит он в поезде это шлепанье. Вытянув голову, бросил взгляд в мрачную перспективу вагона. В самом конце, там, где стена заламывается и отступает к купе первого класса, он на секунду увидел его голую, как всегда, спину, залитую обильным потом, на одну-единственную секунду промелькнула перед глазами его изогнутая в пружинистую дугу фигура.

Боронь задрожал: Смалюх снова появился в поезде.

Впервые он привиделся ему двадцать лет назад — за час до страшной катастрофы, случившейся недалеко от Знича, когда погибли сорок человек, не говоря уже об огромном количестве раненых. Боронь до сих пор помнил все подробности крушения, вплоть до номера несчастного поезда. Был он тогда тридцатитрехлетним молодым человеком с крепкими нервами, дежурил в хвостовых вагонах, может, потому и уцелел. Гордый только что полученным новым статусом, увозил домой невесту, бедную свою Катрусю, ставшую одной из жертв тогдашней трагедии. Не забыть ему никогда, как сидел он у нее в купе и посреди беседы его вдруг неукротимо потянуло в коридор. Не зная зачем, он выскочил наружу и в тамбуре, на самом выходе, увидел исчезающую фигуру голого великана: тело его, чумазое от сажи и залитое грязным потом, выделяло удушающий смрад: были в нем запах укропа, удушливость чада и вонь масел.

Боронь бросился за ним вдогонку и чуть было не схватил, но великан на глазах растаял в воздухе. Слышал только какое-то время топот босых ног по полу: дух, дух, дух — дух, дух, дух…

Через какое-то время их поезд столкнулся со встречным скорым…

С тех пор еще дважды ему встречался Смалюх и каждый раз был предвестником несчастья. Он видел его под Равой за несколько минут до того, как поезд сошел с рельсов. Смалюх бежал по крыше вагона и махал ему грязной шапкой, которую сорвал с пышащей жаром головы. Выглядел он не так страшно, как раньше, и все обошлось без значительных жертв: были слегка ранены несколько человек, но погибших не было.

А пять лет назад, следуя пассажирским поездом в Краков, кондуктор заметил его между двумя вагонами встречного товарняка. Смалюх примостился на буферах и, стоя на корточках, играл цепями. Коллеги, с которыми Боронь поделился своей тревогой, подняли его на смех и обозвали безумцем. Однако опасения Бороня сбылись, и очень быстро: в ту же ночь товарняк, проезжая через подгнивший мост, свалился в бездну.