Читаем Смеющиеся глаза полностью

Теремцу повезло: конь его инстинктивно нашел наиболее мелкое место и выбрался на берег. Не медля ни одной секунды, Теремец спешился и бросился в реку. Вот он уже по колено в воде, по пояс, по грудь. Кажется, конь совсем близко, он старается держать над водой беспомощную голову, смотрит жалобными глазами. Теремец не решается идти глубже: если поток собьет с ног — все пропало, самого нужно будет спасать. Рогалев показался из воды, что-то крикнул ему, но ошалело гудящий поток тут же поглотил его слова.

Наконец, Теремец изловчился, стремительно схватил коня за узду, рванул на себя, едва не опрокинувшись в воду. Этот рывок сильных, знающих труд рук, решил все. Теремец сделал шаг к берегу и почувствовал, к своему счастью, большой плоский валун под ногами. Не выпуская из рук уздечки, он взобрался на него, напрягся всем телом и радостно вскрикнул: конь торопливо и возбужденно выходил из глубины на мель.

И только сейчас почувствовал Теремец, как холодная вода ледяным объятием сжала все его тело.

— Я сам, — услышал Теремец задыхающийся, сдавленный голос Рогалева. — Действуй.

Теремец молча кивнул головой. Все ясно: Рогалев не хочет терять времени, и без того уже немало потеряно. Хорошо, теперь, когда товарищ в безопасности, Теремец готов действовать!

Мокрый, отяжелевший, он взобрался на коня и пустил его рысью по тропке, начинавшей исчезать в темноте.

Вскоре он был возле самой скалы, откуда сорвались в ущелье злосчастные камни. Держа автомат наготове, забыв о неприятном ощущении, которое испытывал оттого, что мокрое обмундирование облегало все его тело и холод пронизывал до костей, Теремец обогнул скалу, напряженно вглядываясь в каждый закоулок. Казалось, все было спокойно. Редкий туман лениво лизал мокрые скалы. Быстро темнело. Позади гремела река.

Теремец поднимался все выше и выше. Он проехал, вероятно, не меньше трехсот метров, как вдруг впереди него, по склону горы стремительно метнулась из валунов какая-то тень. Кажется, человек!

— Стой! Стрелять буду! — воскликнул Теремец, не узнав своего голоса.

В ответ послышался хруст мелких камней. Сомнений не оставалось: это не просто человек! Человек, не подчиняющийся окрику пограничника, может иметь лишь одно-единственное название: нарушитель!

Теремец пружинисто вымахнул из седла: на коне дальше не проехать. Нарушитель скрылся из виду, но было абсолютно ясно, что он продолжает бежать: камни хрустели все так же отчетливо и упрямо.

Нет, по такой тропке за ним не угнаться. Значит, остается одно: стрелять на звук. Теремец прислушался и в тот момент, когда снова раздался хруст камней, вскинул автомат. Хлесткая очередь перепуганным эхом заметалась среди скал. Но стоило эху смолкнуть, как Теремец услышал знакомый звук. Камни хрустели! Сердце его обожгло холодом. Он рванулся вперед, но тотчас же упал, с размаху налетев на невидимую в темноте скалу. Тихо застонал…

А в это время Рогалев, включившись в розетку и доложив дежурному по заставе о нарушении границы, спешил ему на помощь.

…Когда Туманский, отдав все необходимые распоряжения, садился в «газик», чтобы вместе с поисковой группой отправиться на место происшествия, Ромка сказал мне:

— День рождения…

На плечах Туманского все еще были капитанские погоны.

ВЕРТОЛЕТ НАД ГРАНИЦЕЙ

Бывает, человек живет многие месяцы и даже годы, но в его жизни не происходит ничего особенного. Будни сменяются буднями. Они, эти будни, могут быть веселыми или грустными, радостными или горькими, но среди них не вспыхнет ни одного яркого драматического события. А бывает и так, что в какие-то минуты, секунды, может быть, мгновения, человек вдруг испытывает такое, чего иной не испытает за всю свою жизнь. И тогда с особой ясностью и точностью становится видна его физическая и моральная крепость.

Эти мысли высказал мне Грач, когда мы узнали о нарушении границы и о том, что произошло в лагере геологов.

Все происходило, наверное, не так, как должно было произойти. Впрочем, мы все мастера оценивать события после того, как они свершились.

Но от фактов никуда не уйдешь, они — вещь хитрющая и чрезвычайно упрямая. Цепляясь друг за друга то ли по воле случая, то ли по воле людей, они иногда задают человеку такого перцу, что запоминаются на всю жизнь.

В самом деле, если бы не оступился в реке конь Рогалева, если бы Теремец был отличным стрелком и, стреляя на звук, запросто мог поразить цель, то, конечно же, не потребовалось бы разворачивать поиск нарушителя в большом и труднодоступном горном районе, не пришлось бы Ромке лететь в вертолете, а Катерине Федоровне сидеть одной за праздничным столом и волноваться о муже.

Вполне возможно, что Рогалев настиг бы нарушителя, не дав ему уйти далеко, но Теремец разбил об острые камни ногу, и надо было оказать ему первую помощь. Хотя Теремец и настаивал на том, чтобы Рогалев не возился с ним, тот стащил с него сапог, перевязал мокрым бинтом ногу и решительно заявил:

— Прекрати разговоры. И не забывай, кто из нас старший наряда.

— Толя, — злясь на самого себя, говорил Теремец, — все правильно, Толя. Так мне, недоноску, и надо…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза