Смеющийся полицейский

Впервые с того момента, как он вошел в дом, она посмотрела на него, со слабой улыбкой и бесстыдным чувственным блеском в глазах.

— Да?

— Встань.

— Пожалуйста.

Она загнула уголок страницы, до которой успела дочитать, закрыла книгу и положила ее на подлокотник кресла. Поднялась и встала перед ним, не сводя с него взгляда, опустив руки и широко расставив босые ноги.

— Отвратительно, — сказал он.

— Что отвратительно? Я?

— Нет. Отвратительно, когда загибают страницы книги.

— Это моя книга, — сказала она. — Я купила ее за свои собственные деньги.

— Разденься.

Она подняла руку к воротнику и начала расстегивать пуговицы, медленно, одну за другой. По-прежнему не отводя от него взгляда, она распахнула легкий халатик и сбросила его на пол.

— Повернись, — сказал он.

Она повернулась к нему спиной.

— Ты красивая.

— Благодарю. Мне так стоять?

— Нет. Спереди ты лучше.

— Неужели?

Она повернулась кругом и посмотрела на него с тем же самым вызывающим выражением лица.

— А на руках ты умеешь стоять?

— Во всяком случае умела до того, как с тобой познакомилась. Потом в этом уже не было необходимости. Попробовать?

— Не нужно.

— Но я могу это сделать.

Она подошла к стене, наклонилась и встала на руки, головой вниз. Внешне без всякого труда. Колльберг с интересом глядел на нее.

— Мне так стоять? — спросила она.

— Нет, не нужно.

— Но я охотно буду стоять, если это тебя развлекает. Если я потеряю сознание, прикрой меня чем-нибудь. Набрось на меня что-нибудь сверху.

— Нет, не нужно, встань.

Она ловко встала на ноги и бросила на него взгляд через плечо.

— А если бы я сфотографировал тебя в таком виде, — спросил он; — что ты на это сказала бы?

— Что ты подразумеваешь под словами «в таком виде»? Голую?

— Да.

— Вверх ногами?

— Предположим.

— У тебя ведь нет фотоаппарата.

— Действительно, нет. Однако это неважно.

— Конечно можешь, если у тебя есть такое желание. Ты можешь делать со мной все, что тебе заблагорассудится. Я ведь уже сказала тебе это два года назад.

Он не ответил. А она по-прежнему стояла у стены.

— А что ты сделал бы с этими фотографиями?

— Вот в этом-то все и дело.

Она подошла к нему и сказала:

— Теперь, по-моему, самое время спросить, зачем, собственно, тебе все это нужно. Если ты хочешь переспать со мной, то у нас ведь есть прекрасная кровать, а если она тебя уже не устраивает, то диван тоже замечательный. Мягкий и пушистый. Я сама его сделала.

— У Стенстрёма в письменном столе была целая кипа таких фотографий.

— На работе?

— Да.

— Чьих?

— Его девушки.

— Осы?

— Да.

— Наверное, это было не слишком приятное зрелище?

— Ну, я бы не сказал.

Она нахмурила брови.

— Вопрос в том, зачем они понадобились, — сказал Колльберг.

— Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Не знаю. Но я не могу это объяснить.

— Может, ему просто нравилось разглядывать их.

— Мартин тоже так говорит.

— По-моему, гораздо благоразумнее было бы иногда приезжать домой и смотреть живьем.

— Мартин тоже не всегда проявляет благоразумие. Например, он беспокоится о нас с тобой. По нему это видно.

— О нас? Почему?

— Наверное, потому, что тогда, в пятницу вечером, я вышел один.

— А он что, никогда не выходит из дому без жены?

— Тут что-то не так, — сказал Колльберг. — Со Стенстрёмом и теми фотографиями.

— Почему? У мужчин бывают разные причуды. Она хорошо выглядела на тех фотографиях?

— Да.

— Очень хорошо?

— Да.

— Знаешь, что мне следовало бы сказать?

— Да.

— Но я этого не скажу.

— Не скажешь. Это я тоже знаю.

— Что же касается Стенстрёма, то, возможно, он хотел показать фотографии приятелям. Похвастать.

— Вряд ли. Он не был таким.

— А зачем ты вообще ломаешь себе над этим голову?

— Сам не знаю. Может быть, потому, что у нас нет никаких мотивов.

— А это, значит, ты называешь мотивами? Думаешь, кто-то застрелил Стенстрёма из-за этих фотографий? Зачем же в таком случае ему понадобилось убивать еще восемь человек?

Колльберг долго смотрел на нее.

— Верно, — сказал он. — Резонный вопрос.

Она наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Может быть, ляжем, — предложил Колльберг.

— Прекрасная мысль. Я только приготовлю бутылку для Будиль. Это займет максимум тридцать секунд. Согласно инструкции. Увидимся в постели. А может, на полу или в ванне, где тебе угодно.

— В постели.

Она пошла в кухню. Колльберг встал и погасил торшер.

— Леннарт!

— Да?

— Сколько лет Осе?

— Двадцать четыре.

— Ага. Вершины сексуальной активности женщина достигает между двадцатью девятью и тридцатью двумя годами. Так утверждает американский сексолог Кинси.

— А мужчина?

— Около восемнадцати лет.

Он слышал, как она размешивает кашу в кастрюльке. Потом она добавила:

— Но для мужчин это определено не с такой точностью, у них бывает по-разному. Если, конечно, это может тебя успокоить.

Колльберг наблюдал за своей женой через приоткрытую дверь кухни. Его жена была длинноногой женщиной с нормальной фигурой и спокойным характером. Она была именно такой, какую он всегда искал, но эти поиски заняли у него больше двадцати лет, и еще один год дополнительно понадобился ему для того, чтобы наконец решиться.

Она уже едва себя сдерживала, ей трудно было спокойно стоять на одном месте.