Смеющийся труп

Я напрягла зрение, стараясь понять, где он находится, но смотреть было не на что. Я спустилась еще на пару ступенек в чернильный мрак и остановилась, словно наткнулась на стену. Пахло сыростью, как обычно в подвалах, – но за этим запахом чувствовался другой: кисло-сладкий запах тления. Трупный запах, который так нелегко описать. Здесь, в начале лестницы, он был едва уловим. Но я не сомневалась, что чем дальше, тем он будет сильнее.

Моя бабушка была жрицей вуду. Но у нее в хумфо не пахло трупами. В вуду граница между добром и злом проходит не так отчетливо, как в черной магии, христианстве или сатанизме, но все же она существует. Доминга Сальвадор была по ту сторону. Я поняла это сразу, как только ее увидела. И это по-прежнему не давало мне покоя.

Бабушка Флорес говорила мне, что я – некромантка. Это больше, чем вуду, но вместе с тем и меньше. Я могла чувствовать смерть – всю смерть. Трудно быть вуду и некромантом и при этом не перейти на сторону зла. Слишком большое искушение, говорила бабуля. Она не препятствовала, когда я приняла христианство. Не препятствовала, когда мой отец оградил меня от ее родственников. Не препятствовала, потому что любила меня и опасалась за мою душу.

И вот я спускаюсь прямо в пасть искушения. Что сказала бы бабушка Флорес по этому поводу? Вероятно – ступай-ка домой. И это был бы хороший совет. Холодок у меня в животе говорил то же самое.

Зажегся свет. Я заморгала. Единственная тусклая лампочка у основания лестницы показалась мне яркой, словно звезда. Доминга и Мэнни стояли прямо под ней и смотрели на меня.

Свет. Почему мне сразу стало лучше? Глупо, но это так. Энцо закрыл за нами дверь. По углам затаились густые тени, но вдоль узкого коридора зажглись другие лампочки без плафонов.

Я была уже почти на последней ступеньке. Кисло-сладкий запах усилился. Я попробовала дышать через рот, но это привело только к тому, что я начала задыхаться. Запах разлагающейся плоти приклеился к языку.

Доминга пошла вперед по узкому коридору. По стенам через равные промежутки шли закрашенные цементные заплаты – казалось, это замурованные двери. Зачем их замуровали? Что там за ними?

Я поскребла кончиками пальцев шершавый цемент. Поверхность на ощупь была прохладной. Краска не такая уж старая. В такой сырости она должна была осыпаться, но этого не произошло. Что там, за этой дверью?

Я почувствовала зуд между лопаток и испытала горячее желание обернуться и взглянуть на Энцо. Но я готова была поспорить, что он будет вести себя хорошо. Сейчас мне меньше всего следовало опасаться, что меня пристрелят.

Воздух был холодным и влажным. Всем подвалам подвал. Я увидела три двери – две справа, одна слева; обычные двери. На одной висел блестящий новенький замок. Проходя мимо, я услышала, как дверь скрипнула, будто к ней привалилось что-то большое.

Я остановилась:

– Что там такое?

Энцо тоже остановился. Доминга и Мэнни уже скрылись за углом, и мы с ним были одни. Я потрогала дверь.

Она скрипела и ходила ходуном в петлях, как будто об нее терся гигантский кот. Из-под двери потекла вонь. Я захлопнула рот и отпрянула. Но вонь уже просочилась в горло. Я судорожно сглотнула и почувствовала во рту мерзкий привкус.

Тварь за дверью издала звук, напоминающий мяуканье. Трудно было сказать, человек там или животное. Во всяком случае, оно было крупнее человека. И оно было мертвое. Очень, очень мертвое.

Я закрыла нос и рот левой рукой. Правую на всякий случай оставила свободной. На тот случай, если эта тварь вырвется. Пули против ходячего мертвеца. Мне ли не знать, что они бесполезны, – но с оружием все же было спокойнее. На худой конец я могу пристрелить Энцо. Но что-то мне подсказывало, что если эта тварь вышибет дверь, Энцо будет в не меньшей опасности, чем я.

– Нам надо идти, – сказал он.

По его лицу трудно было что-то прочесть. С таким же успехом мы могли идти по улице к ближайшему магазинчику. Он был невозмутим, и я его за это возненавидела: если мне страшно, то и всем должно быть страшно.

Я бросила взгляд на предположительно незапертую дверь слева. Надо выяснить точно. Я потянула за ручку, и дверь отворилась. Комната площадью примерно восемь на четыре напоминала камеру. Цементный пол, беленые стены – и пустота. Похоже, камера ждет очередного постояльца. Энцо захлопнул дверь. Я не препятствовала. Когда имеешь дело с человеком, который тяжелее тебя на добрую сотню фунтов, лучше точно определить, что для тебя принципиально, а что – нет. Пустая комната относится ко второй категории.

Энцо прислонился спиной к двери. На лбу у него блестел пот.

– Не трогайте больше никаких дверей, senorita (сеньорита) (исп.). Может быть очень плохо.

Я кивнула:

– Разумеется, нет проблем.

Пустая комната, а он уже потеет. Приятно узнать, что и этот громила чего-то боится. Но почему этой комнаты, а не той, за которой мяучит какая-то вонь? Ничего не понимаю.

– Надо догнать Сеньору. – Энцо сделал изящный жест, как метрдотель, показывающий, куда мне сесть. Я пошла в указанном направлении. А куда мне еще было идти?