Смеющийся труп

– Привет, Блейк.

– Привет, Зебровски. Дерьмово выглядишь.

Он усмехнулся мне:

– А ты по-прежнему свежа и прекрасна, как весеннее утро.

– Это точно, – согласилась я.

Детектив Перри сказал:

– Мисс Блейк, как приятно видеть вас снова.

Я не удержалась от улыбки. Перри – единственный полицейский, который останется вежливым, даже стоя над окровавленными останками.

– Я тоже рада вас видеть, детектив Перри.

– Ну что, поехали? – сказал Мерлиони. – Долго вы будете ворковать? – Мерлиони был высоким, хотя не столь высоким, как Дольф. А кто был? Его короткие седые волосы торчали во все стороны. На нем была белая рубашка с закатанными рукавами и галстук с ослабленным узлом. Кобура на левом бедре казалась бугристым бумажником.

– Если ты так торопишься, Мерлиони, поднимай простыню, – сказал Дольф.

Мерлиони вздохнул:

– Ну ладно, ладно. – Он опустился на корточки и взялся за край простыни. – Ты готова, девчушка?

– Лучше быть девчушкой, чем даго (презрительное название итальянцев и португальцев), – сказала я. Он улыбнулся. – Давай.

– Показываю один раз. – Мерлиони начал поднимать простыню, но она отлеплялась с трудом.

– Зебровски, помоги ему с этой хреновиной, – рявкнул Дольф.

Зебровски не спорил. Он, наверное, очень устал. Двое мужчин сдернули простыню одним дружным движением. В солнечном луче, проникающем сквозь нее, ковер стал еще краснее, чем был, – а возможно, мне просто так показалось. Кровь капала с концов простыни. Тяжелые, густые капли. Я еще ни разу не видела, чтобы простыня была так пропитана кровью. Утро открытий.

Я смотрела на ковер и ничего не понимала. Просто груда кусков, маленьких и побольше. Я опустилась на колени. Кровь, мгновенно пропитавшая мои джинсы, была холодной. Что ж, это лучше, чем теплая.

Самый крупный кусок, влажный и гладкий, был приблизительно пяти дюймов длиной. Приятный розовый цвет. Это была часть верхних внутренностей. Рядом лежал кусок поменьше. Я уставилась на него, но чем больше я смотрела, тем меньше он мне что-нибудь напоминал. Это мог быть кусок мяса любого животного. Дьявол, эти внутренности не обязательно должны были быть человеческими. Но они ими были, иначе меня бы не вызвали.

Я потыкала пальцем в маленький кусок. На этот раз я не забыла перчатки. Молодец, Анита. Кусок был мокрым, тяжелым и плотным. Все равно непонятно, что это. Два ошметка плоти напоминали кусочки мяса, выпавшие из пасти кошки. Крошки со стола. Объедки. Боже.

Я встала.

– Дальше. – Мой голос даже не дрогнул. Поразительно.

Четверо мужчин, взяв простыню за углы, с трудом оторвали ее от кровати. Мерлиони выругался и отпустил свой угол.

– Черт побери!

Кровь стекала по его руке на белую рубашку.

– Что, испачкал рубашечку? – ехидно спросил Зебровски.

– Да, мать ее так! Как тут не испачкаться!

– Думаю, хозяйка дома не успела прибраться к твоему приходу, Мерлиони, – сказала я. Я посмотрела на кровать с останками хозяйки дома, но тут же снова повернулась к Мерлиони. – Или даго-полицейский слишком чувствительный?

– Не больше, чем ты, девчушка.

Я нахмурилась и покачала головой:

– Можем поспорить.

– Я готов сделать ставку, – сказал Зебровски.

Дольф не стал нас останавливать, не сказал, что здесь место преступления, а не тотализатор. Он понимал, что нам это нужно, чтобы не потерять рассудок. Я не могла смотреть на останки и при этом не шутить. Просто не могла. Иначе я сошла бы с ума. У полицейских самое дикое чувство юмора, потому что без этого они бы не выжили.

– Что ставишь? – спросил Мерлиони.

– Обед на двоих у Тони, – сказала я.

Зебровски присвистнул:

– Круто, круто.

– Я могу себе это позволить. Ну что, по рукам?

Мерлиони кивнул.

– Мы с женой уже сто лет нигде не были. – Он протянул мне свою окровавленную руку. Я взяла ее. Холодная кровь потекла по перчаткам, и мне показалось, что рука стала мокрой. Но это был обман чувств. Я знала, что, когда я сниму перчатки, мои руки будут сухими и белыми от талька. Но все равно было неприятно.

– На чем проверим, кто круче? – спросил Мерлиони.

– Прямо на этом, – сказала я.

– Идет.

Я опять повернулась к кровати, но уже с новой решимостью. Я выиграю пари. Я не дам Мерлиони самоутвердиться за мой счет. Это поможет мне сосредоточиться еще на чем-то, кроме картины резни.

На кровати лежала левая половина грудной клетки. Обнаженная грудь смотрела в потолок. Хозяйка дома? Все было ярко-алым, как будто на кровать вылили ведро красной краски. Было трудно выделить отдельные части. Вот левая рука, маленькая, женская.

Я взяла ее за пальцы. Они были мягкие, никаких признаков трупного окоченения. На среднем – обручальное кольцо. Я согнула и разогнула пальцы мертвой руки.

– Трупное окоченение отсутствует. Что ты можешь сказать, Мерлиони?

Он покосился на руку. Он не мог позволить мне превзойти его, поэтому он тоже взял кисть и поворочал ее туда-сюда.

– Вероятно, оно уже прошло. Как известно, первое окоченение долго не длится.

– Ты действительно считаешь, что прошло около двух дней? – Я покачала головой. – Кровь слишком свежая. Окоченение еще не наступило. Преступление было совершено не больше восьми часов назад.

Мерлиони кивнул.