Затылок утопает в мягкой подушке. Висок в пульсирующей боли. Это пройдёт. Пройдёт…
Звук: шаги из кухни обратно в спальню.
— Извини… Воды нет… отключили.
Думать сейчас — словно ночью упасть на дно глубокого колодца и пытаться рассмотреть на орбите Земли пятикопеечную монету.
Говорить сейчас не легче.
Но и громкость сейчас — не главное.
— ВОДА…
Знак «Вода»
двумя пальцами левой руки.— ПОВЕЛЕВАЮ ТЕБЕ…
— ИДИ
Нюра видела. Она набрала большую эмалированную кружку. Она отпила глоток.
Это была очень вкусная вода.
Самая вкусная.
— Мать?
— Да.
— Кто это у Седашовых живёт?
— Кто?
— Ну парень какой-то.
— А-а… это племянник Лиды покойной, царство ей небесное… Брат Нюркин, двоюродный.
— А-а-а!.. А то я у Нюрки спрашиваю — она молчит…
— Нашёл, у кого спрашивать…
— А тебе кто сказал?
— Зойка…
— Зойка? А чё племянник-то не выходит из квартиры?
— Приболел он в дороге…
— Приболел? Чем?
— Вась, тебе чего — заняться нечем? Ты мне когда стиралку обещал починить, а? У меня постельное две недели не стиранное!..
— Воду же отключили!
— Я ванну успела набрать.
— Сегодня починю…
— Не сегодня, а сейчас!
— Всё-всё, мать! За плоскогубцами в гараж сбегаю…
— Я через пять минут выгляну… если ты опять в домино сядешь стучать, я и тебе, и твоему Илашу!.. Пулей чтоб мне!
Иглы, имена & телеграммы Part 2
Иногда мне кажется, что главная причина всего произошедшего в том, что мне всегда хотелось попробовать — «как это?»
Знаете, человек может прийти в паспортный стол, написать заявление, собрать нужные справки и изменить фамилию. И имя. И даже отчество. Если он не отсидел, не привлекался и не разыскивается, это вполне реально. Но «это» — совсем не то.
Знаете, в некоторых странах человеку, давшему в суде показания, за которые его могут пристукнуть нехорошие дядьки, государство вручает паспорт с новым именем и увозит в какую-нибудь Пердь, где он может спокойно жить. Он может вешать соседям на уши какую угодно хрень, трахать их жён и жрать двенадцатилетний виски трёхлитровками. И всё за счёт правительства. «Программа защиты свидетелей». Но «это» — совсем не то.
В обоих случаях о факте изменения имени остаются сведения в архивах. Закрытые на замок. Лежащие в зашифрованных файлах компьютера. Продублированные на всех видах информационных носителей. От банальной бумаги до невидимых глазу цифровых дорожек. И «это» — совсем не то.
— Скоро уже?
Если когда-нибудь кому-нибудь придёт в голову составить сборник часто задаваемых вопросов — я внесу свою лепту.
— Скоро.
Сидящего в кресле зовут Александр. Отличное имя. Но он уже лет двадцать откликается на «Дрын».
Вопросы, которые он слышит чаще других:
а) «За что?»
б) «Зачем ты сломал ему нос?»
Вопросы, которые чаще всего слышат его клиенты:
а) «Деньги принёс?»
б) «Я тебя предупреждал?»
В каком разделе сборника будет опубликована эта глава, думаю, объяснять не надо.
Дрын — подсевший. На мою иглу. Своим «Micky Sharpz» я раскрасил процентов тридцать его кожного покрова. Сегодня я набиваю ему мудацкий череп, проткнутый кинжалом. Мудацкий. Но Дрыну я об этом не скажу. Ему нравится. Мне пох. Это моя работа.
— Слы, Мотор?
Пока я меняю иглу с контурной на заливочную (с четырьмя микроскопическими жалами), Дрын пытается рассмотреть свой трицепс, где постепенно проявляется выбранный им рисунок.
Мотор — это я. Так меня называют в этом городе. Откуда им знать, что за полторы тысячи километров отсюда меня с детства прозвали Гансом. Маленькая легальная попытка. Программа защиты меня?
— Да? — я обмакиваю новую иглу в контейнер с тушью.
— Как думаешь, на свой мозг в суд можно подать?
— Чего?
— Ну на свой мозг в суд подать можно?
Я молчу несколько секунд.
— Ммм… а за что?
— За то, что он мне во сне, мля, показывает.
— И чё показуют?
— Да уже, мля, целый месяц, каждую ночь я трахаю своих племянниц. Сразу
трёх. А им всем и пятнадцати нет…
Хм. Прикольно. Но вслух я этого не произношу. На всякий случай.
— Трахаю их, жучу, пердолю по всей программе. А им, сучкам, нравится. Подмахивают… визжат… Не я их трахаю, а они меня…
Я молчу.