Смех баньши

— Вижу, вы перевозбуждены, Гелион, — мягко сказала она. — Приступайте, Сцилла. Начните с депрессантов.

От мерного легкого позвякивания стекла и металла по коже чуть пробежали мурашки. Сцилла посмотрела на свой монитор, послала запрос и выбрала несколько ампул. Вся лаборатория пришла в движение, чтобы передать ей требуемое. Целый ритуал. В руке у нее появился сверкающий шприц с вместительным цилиндром — что-то из Каменного Века, вероятно, чтобы произвести убийственное впечатление на непривычного к таким монстрам современного человека. Действительно — впечатляло. Мое кресло тоже задвигалось — правый подлокотник, ближайший к Сцилле, повернулся наружу, подставляя мою руку так, чтобы проще было добраться до вены. Еще немного и мое сознание населят демоны… Задержав дыхание, я завороженно следил как, зарядив шприц, Сцилла поднимается и подходит ближе. На длинной стальной игле плясал блик света.

Как ни странно, ее прикосновение к моей руке меня успокоило. Мой темный ангел… Я тихо вздохнул. Ничего страшного. Через безумие и ад меня проведут за ручку.

Укола я практически не почувствовал. Зато последствия… Я даже не ожидал, что они навалятся так скоро и сильно. Черная тоска, впущенная в мою кровь, начала затоплять меня мощным тяжелым приливом. Я задрожал, едва в силах сопротивляться этому потоку отчаяния, которому и объективных-то причин вполне хватало.

— Удвойте дозу, — сказала Лидина.

Сцилла замерла, кажется, удивившись.

— Сразу?

— Да. Удваивайте. Нам некогда возиться.

— Спешка может привести к амнезии, — предупредила Сцилла.

— Ничего не случится. Просто этого недостаточно.

Недостаточно? Куда уж хуже?..

Сцилла пожала плечами и быстро выполнила распоряжение. У меня потемнело в глазах. Даже если бы ничто не держало, я уже не мог бы приподняться над этой наклоненной назад спинкой кресла. Какая-то чудовищная тяжесть придавила меня к ней, не давая вздохнуть. Я слабо заметался, бессознательно пытаясь выбраться из-под этого груза, напоминающего древний могильный камень, но он стал только тяжелее.

— Ну, как вы себя чувствуете теперь? — заботливо поинтересовалась Лидина.

Я не мог ей ответить, дыша тяжело и с огромной осторожностью, чтобы не начать всхлипывать. И так из груди рвался какой-то щенячий скулеж. Больше чем в полной мере я ощутил всю свою обреченность, глубокую безнадежность.

В таком вот состоянии люди и накладывают на себя руки, если, конечно, могут. Вокруг повисло душное облако слабости, страха, смертельной тоски — хоть вешай топор. Сознание тонуло в темном омуте, все больше и больше захлебываясь. Так, наверное, чувствует себя младенец, туго завернутый в пеленки и забытый в одиночестве в темной комнате. Отчего плачет младенец с таким невыносимым надрывом? Оттого что вечность, пространство, смерть, «бука», как ни назови, холодный темный океан, из которого он только что случайно вынырнул, всегда готов проглотить его снова, а сам он не может с этим поделать ровно ничего. Вот он — кошмар «золотого детства». Безотчетный ужас, который хочется остановить во что бы то ни стало, который толкает на доверие к первому встречному, в смутной надежде на утешение и защиту. Чушь собачья!

Я попытался разозлиться, но усилие меня только доконало. Против воли из глаз горячими ручьями хлынули слезы. Ненавидя себя за это, я не мог их остановить.

— Думаю, теперь мы поймем друг друга гораздо лучше, — насмешливо-добродушно промолвила Лидина. — Вам уже не удастся юлить. Начнем с начала — с помощью «Януса» можно изменить то настоящее, которое мы знаем?

— Нет, — слабо выдавил я с закрытыми глазами.

Повисла зловещая пауза.

— Он не может в таком состоянии контролировать себя и эту чертову машину одновременно! — в отчаянии пробормотал Рафер. — Мы просто валяем дурака.

— Почему нельзя, Гелион? — угрожающе спросила Лидина. — Отвечайте!

— Ничего нельзя изменить. Такова природа вещей… — Я замолк, поняв, что меня чуть понесло. Они это тоже поняли. Лидина тихо выругалась.

— Философ хренов, — сказал Рафер со свирепым смешком, явно повеселев. И повторил свой трюк с током. Казалось, он не прекратит никогда. В то же время, это как будто немного привело меня в себя.

— Отвечай нормально, идиот. Что у вас случилось с Линном? Он правда был опасен?

— Да, — послушно согласился я.

— Ну то-то же. Чем?

— Буйным помешательством.

— Черт, опять!.. — взвился он.

— Рафер, — Лидина удержала напарника от немедленного убийства. — Это был неудачный вопрос. Гелион, говорите — куда делся Карелл?

— Понятия не имею. — Они не поверили, но мстить пока не стали. Уж очень уверенно меня поддержала техника.

— Что вы задумали, когда ощутили угрозу?

— Самоубийство. — Видя все в предельно черном цвете, я даже не нуждался в том, чтобы кривить душой. Что же до подробностей — любой ребенок знает, что в глубокой депрессии никто не склонен к разговорам и постарается отделаться односложными и общими фразами. Рано или поздно, конечно, всякое сопротивление исчезнет, но всегда можно потихоньку твердить себе: «не в эту минуту, может быть, в следующую…»